"Николай Климонтович. Конец Арбата (Повесть)" - читать интересную книгу автора

племянником Кириллу Щикачеву, главе семьи, то есть троюродным братом Шурке,
младшему сыну Кирилла, а тот мне, в свою очередь, четвероюродным дядюшкой,
хоть и был всего двумя с половиной годами старше.
Семейство было колоритно. Главой рода был никак не Кирилл, но его мать,
барственная старуха, сиднем сидевшая в дальнем углу комнаты на расплывшемся
диване и никогда ничем не занимавшаяся, если не считать, конечно, чтения
писем Тютчева и раскладывания
"могилы Наполеона", хоть вовсе не была столь немощна, чтобы, скажем, не
помыть посуду. Так и не узнал, к какой фамилии она принадлежала в
девичестве, уж не к титулованной ли знати, помню только с ее слов, что их
семье со времен Павла принадлежал особнячок в одном из двух десятков
приарбатских переулков, в московском барском Сен-Жермене, в Староконюшенном
ли, в Малом
Могильцевском ли, в Сивцевом Вражке ли,- уголок, отстроенный заново
после наполеоновского пожара; так или иначе к Щикачевым старуха относилась
не без снисходительности - по старой, вероятно, памяти, хоть Щикачевы и были
вполне пристойным дворянским родом - из Пензенской губернии. К слову, в
большом
Николопесковском, побывавшем улицей Вахтангова, граничил с
Арбатом участок земли, принадлежавший "гвардии корнету" Н. П.
Щикачевой,- в доме, на нем позже выстроенном, умер Скрябин.
В своем коммунальном улье старуха исполняла роль пчеломатки,
командовала с дивана младшему поколению, коли ловила на неверном
словоупотреблении, немедленно справиться у Даля, следила за расписанием
занятий двух внучек и внука, а с младшей, Наташей, по семейному прозванию
Наля, как с самой подающей надежды, безуспешно занималась французским - и
так, стоически и достойно, безо всяких видимых признаков отчаяния, доживала
свою дворянскую жизнь. Сын Кирилл у нее был единственным, поскольку муж,
белый офицер, сгинул на гражданской войне, когда она была совсем еще молода,
и замуж она больше не выходила.
Кирилл был хрупким и тишайшим брюнетистым мужчиной с выражением лица и
манерами человека, только что выпущенного из лагеря.
Трудно сказать, в чем это выражалось: во всегдашнем робком
добросердечии, в тихой безо всякой мимики речи, в покорной какой-то
вежливости, без явной искательности, но и не без постоянного глубоко
таящегося испуга. Впрочем, такие лица бывают и у тихих сумасшедших, а Кирилл
был и бывшим зеком, и чуть помешанным одновременно - таким он вернулся из
немецкого лагеря.
Его мать говорила, что уходил он на войну совсем другим -
жизнерадостным юношей, звонким, несмотря на свое дворянское лишенство. Он
пропал без вести на четыре года, а потом объявился постаревшим лет на
двадцать, и его даже не посадили в сталинский лагерь - так очевидна была его
обнаружившаяся после плена болезнь. На моей памяти, имея уже троих взрослых
детей, он, работая чертежником, всегда учился на заочном отделении какого-то
технического вуза, всегда на одном и том же курсе.
По-видимому, он не мог заставить себя идти сдавать экзамен, коли
чего-то из курса не усвоил, но всего курса он знать никак не мог, поскольку,
подходя к середине, уже забывал начало. В быту это был неприхотливый и
приветливый человек, но он погиб бы в какой-нибудь психушке,- мать была ему
плохой подмогой,- когда б сразу после возвращения не нашел бы - или она его