"Николай Климонтович. Против часовой (Святочный роман)" - читать интересную книгу автора

флаги; повсюду жарили шашлыки и делали плов в громадных казанах, и терпкий
запах баранины с пряностями, перемешанный с дымком от мангалов, окутывал
центральные улицы... Они бродили по рынкам, любуясь пирамидами дынь и
грудами винограда, сидели в чайханах, запивали теплую водку зеленым горячим
чаем и были счастливы. И волнения Наташи остались где-то далеко-далеко, там,
в холодной России...
Наташа с Валерой спали на широком балконе, хоть ночами и спускалась
прохлада; в предутренней мгле выли выходившие к последним городским домам
голодные шакалы; было жутковато. По ночам влюбленная Наташа открывала себя,
доходя почти до неистовства - так, что сама себя пугалась, наслаждалась,
чуть не теряя сознание. А потом ее грыз стыд и терзали сомнения, которых она
тоже стыдилась: уж не ставит ли ее гинеколог над ней какие-нибудь опыты?
Вернувшись в Москву, они и вовсе не расставались. Постепенно Наташа
перезнакомилась с друзьями Валерки и много раз слышала и от его сокурсников,
и от коллег, что тот - врач от Бога. Однако сам
Валерка относился к своей профессии как бы несколько иронически,
довольно грубо описывал практику. Потом Наташа много раз сталкивалась с тем,
что мужчины определенного типа, что-то действительно умея делать, будто
тяготятся своим профессионализмом, даже стесняются, не любят, когда их
хвалят в глаза, даже сердятся, а глядят подчас в сторону занятий, к которым
у них нет никаких способностей. Так и Валерка: оказалось, что он пишет
стихи.
Было понятно, отчего он до времени это свое хобби от нее скрывал: стихи
у него выходили до обидного бездарные - так Наташе казалось, слух у нее был
хороший, много знала с юности наизусть, - и ей подчас за него бывало стыдно.
До краски на лице, до того, что горели уши...
Обнаружилась эта его склонность к версификаторству не вдруг. Сначала
Наташа стала замечать, что Валерка тяготится разговорами на
профессиональные темы, неминуемо возникающими в компании подвыпивших врачей.
Он становился неприятно циничен. Разговоры медиков всегда циничны, что,
по-видимому, ограждает их от того, чтобы брать близко к сердцу те глупости и
страдания человеческие, которые им выпадает наблюдать всякий день. Но
Валерка бывал циничен каким-то особым образом - по отношению именно к
профессии врача, то есть переступал какую-то одним медикам явную границу.
Тем удивительнее было видеть, что он становился совсем другим, едва
оказывался в компании богемных, творческих людей. Здесь он не хорохорился,
не бравировал, а бывал смиренен, подчас едва ли не подобострастен. И Наташа
со стыдом за него стала как-то свидетельницей того, как во время пьянки в
мастерской одного художника - мастерская была неухоженная, холостяцкая, как
мельком подумалось Наташе, на чердаке огромного дореволюционной постройки
дома - Валерку отправили в магазин за водкой как самого молодого.
Хотя самым молодым он вовсе не был, за водкой с готовностью сгонял.
Пока Валерки не было, художник - Валеркин приятель, его возраста,
когда-то учились в одной школе - попросил Наташу помочь ему на кухне
на предмет закусона. И, когда она отвернулась к кухонному столу,
довольно плотно обнял ее за талию сильными руками и ткнулся губами в шею,
попутно прикусив за ушко. Наташа отдернулась, пробормотала что-то
укоризненное. Быть может, художник - звали его Георгий, в нем была
грузинская, что ли, кровь - почувствовал, что Наташа повела себя
недостаточно решительно, но и продолжать ухаживания не стал, только