"Николай Климонтович. Последние назидания" - читать интересную книгу автора

быть очень, очень послушными. А теперь спите.
С одной стороны, что же это за место такое, это самое Переделкино, где
Федоты женятся на жабах! Но с другой - посул был баснословен, шутка ли - к
самому Чуковскому! Но особенно важны были даже не дедушкины конфеты, хотя,
конечно, и они тоже, и даже не сам дедушка, а мальчик, которого угораздило
во сне свалиться с Луны, - тот факт, что это случилось с ним именно во сне,
для меня был отчего-то очевиден. Должно быть, за эти обещания, за эти слезы,
показавшиеся из-под ее очков, за самые очки, каковыми пользовалась и бабушка
при чтении, я тоже полюбил нашу воспитательницу, не находя, впрочем, никакой
связи между ней и этим самым Федотом, гонителем жаб, который не был ли все
тот же пронырливый переодетый Бибигон, или Бибигоном буду я сам, когда
подрасту?
На своей прекрасной зеленой детсадовской даче, переживая Бибигоновы
приключения вместе с любимой воспитательницей, тихо плачущей над судьбой
переделкинской жабы, я не мог знать, что бабушка тяжело заболела, оставшись
в Химках одна с нашим рыжим котом. Потому что мои родители, сбагрив меня на
лето, отправились в круиз по
Волге-матушке. Они были молоды тогда и очень красивы. Они были впервые
счастливы и свободны, поскольку отец стал университетским доцентом и у него
завелись свободные деньги. Разумеется, как все счастливые люди, они были
поглощены собою. Я отчетливо вижу их на палубе белого корабля, плывущего
мимо Калязина с его торчащей из воды ажурной колокольней: мать - в ситцевом
голубом сарафанчике в белый горох, в белых же босоножках, русые косы уложены
вкруг головы; отец - в широченных белых штанах с манжетами, называвшихся
теннисными , в сетчатой синей рубашке с коротким рукавом, в парусиновых
туфлях, которые было положено чистить зубным порошком. Я вижу их сходящими
по пружинящему трапу с набитыми поперечными брусками - на прогулку по
Костроме или Угличу, и отец поддерживает мать под локоть, гордясь своей
цветущей, грудастой, с узенькой талией, несмотря на роды, довольной и
веселой женой. А ведь бедная матушка так редко бывала чем-нибудь довольна.
В Горьком они сошли на берег. И здесь была предпринята исключительная
для моей матери попытка возвращения в прошлое: она не любила архивы и
могилы, даже старые письма и спустя годы выбросила на помойку бабушкин
дневник, холодно объяснив мне, что это было личное , и я не устаю лить по
этому дневнику слезы, догадываясь, что скорее всего про мою мать бабушка
писала не всегда комплиментарно...
Здесь, недалеко от Горького, в городке Ворсма, они с бабушкой и со
старшей сестрой оказались во время войны. Бабушка преподавала немецкий язык
в сельской школе, моя мать заканчивала восьмилетку, старшая сестра Елочка
после окончания школы несла трудовую повинность, работая в поле сцепщицей.
Жили у хозяйки . Ели картошку, которую варили на керосинке, с постным
маслом. Елочка вскоре умерла от воспаления легких. Бабушка похоронила
старшую дочь, взяла самое необходимое и, не дожидаясь конца войны, вдвоем с
младшей вернулась в Москву, где у них ничего не оказалось. Скитались по
углам, пока бабушка не нашла место учительницы в подмосковной деревне
Куркино, на месте которой нынче красуется
экспериментальный спальный район и где они жили в брошенном доме
приходского священника. Кстати, сама церковь и сейчас стоит с краю, обок
экспериментальных высоток - монолит . Когда бабушка нашла место переводчицы
для немецких пленных, работавших на какой-то химкинский институт, ей дали