"Светлана Климова и Андрей Климов. Ловушка горше смерти" - читать интересную книгу автора

- Линочка, - сказал мальчик, - позволь мне остаться, Маня спит и так
стонет. Там даже негде сесть, кроме ее кровати. - И примирительно добавил:
- Я не буду вам мешать.
Мать, как бы сразу потеряв ко всему интерес, села за стол, чиркнула
спичкой и, вздернув подбородок, взглядом пригласила мужчину расположиться
напротив. Мужчина мог поместиться за столом только спиной к мальчику, что
он и сделал, оглянувшись еще раз на угол, где за книгой виднелась
огненно-рыжая кудрявая макушка.
Мальчик читал, беззвучно шевеля губами, но голоса в комнате звучали
помимо его желания ничего не слышать.
- Ты ведь раньше не курила, Лина?
- Теперь курю.
- Я долго вас искал, вернее, Марию Владимировну. Мама без интонации
произнесла:
- Она вскоре уехала сюда, в Харьков.
- Почему?
- Ну, вы же знаете мою мать. С ее принципами и чувством стыда перед
всем человечеством... Какие-то давние Друзья помогли ей устроиться
дворником и получить жилье. В доме, где было несколько пустующих подвалов.
Она выбрала один, посуше, и, пока я не вернулась, соорудила вот эту
квартиру из двух комнат и кухни. Здесь есть еще одно помещение - при
желании можно сделать и третью.
- А когда ты вернулась?
- Два года назад.
- Ты работаешь?
- Кому я нужна" - сказала мама, - так, помогаю чем могу...
Мальчик с опаской выглянул из-за книги. Он видел край стола,
покрытого полотняной, в крупную клетку, уже несколько несвежей скатертью,
тяжелую спину мужчины в отлично скроенном твидовом пиджаке и ломкую фигуру
матери, очерченную тенью на противоположной стене. Сколько он себя помнил,
в доме вечно что-то двигалось, строилось, гремело, замирая лишь на
короткое время, пока окончательно не остановилось с приездом мамы. Но и
потом Манечка была вечно занята - она брала белье в стирку, и тогда часами
на газовой плите что-то кипело в огромной выварке, а ванна была до краев
заполнена мокнущими простынями...
Во дворе дома, куда можно было попасть через окно на кухне, он
сторожил выстиранное и развешанное белье, сидя у оштукатуренной "под шубу"
стены на низкой складной табуретке - когда было тепло; в непогоду же белье
развешивалось в доме, и тогда повсюду пахло серым мылом, едким
отбеливателем, подвальной сыростью и еще чем-то, что мальчик позже
определил для себя как "чужую жизнь".
У него не было сил и умения перетряхивать и растягивать крест-накрест
шуршащее белье, как делали Манечка и мама, но, преисполненный тайной
значительности, он относил стопки сложенного перед глажкой в комнату,
громоздя их на стуле...
Мужчина обернулся и встретился с ним взглядом. Взгляд был
внимательный и печальный, и в мальчике шевельнулось слово "папа". От
немыслимой надежды, что мать признает отцовство гостя, и опасения, что его
самого она снова попытается выгнать из комнаты, он спрятал лицо за книгой.
Однако Лина ничего не почувствовала и не заметила, как бы напрочь забыв о