"Меч и щит" - читать интересную книгу автора (Федоров Виктор, Березин Григорий)

Глава 8

На следующее утро я вышел из пещеры и увидел, что шакалы потрудились на славу — от хуматана не осталось даже костей, на земле валялся лишь череп, оказавшийся им не по зубам. Хорошо, что я не ударил медведя между ушей, такому черепу вряд ли страшен даже мой Раскалыватель Черепов. Я сходил к лесу, срубил подходящую березу, отсек ветки, заострил ствол и ударами плашмя вбил кол в землю у входа в пещеру. А потом торжественно водрузил на него череп хуматана. Я и сам толком не понимал, зачем это делаю. Впрочем, должна же в походе армия, каковой я считал себя, как-то отмечать свои победы, тем более что гарнизонов на завоеванной территории я оставлять не мог ввиду нехватки личного состава.

Я позавтракал медвежатиной, оседлал Уголька и неспешно поехал дальше. Спустившись к реке, я снова двинулся берегом и через некоторое время заметил, что меня «сносит» чуть ли не к самой воде. Желая проверить свое наблюдение, я отдалился от берега локтей на сто, закрыл глаза и поехал, опустив поводья. Через полчаса открыв глаза, я обнаружил, что оказался опять у кромки берега. Видимо, это надо понимать как знак, что мне пора переправляться на левый берег. Так за чем же дело стало? Один берег ничем не лучше другого. Однако, взглянув на Магус, чья ширина достигла тут двух тысяч локтей, я заколебался. Конечно, переплыть такую реку арсингую ничего не стоит, но утомлять Уголька мне не хотелось. Я порылся в памяти: ни бродов, ни мостов тут, кажется, нет. Хотя… я вспомнил, как кляли все путешествующие по Магусу купцы его перекаты, островки и отмели, ежегодно менявшие свое местоположение из-за весенних наносов и смывов. Лучше переправляться в таком месте. Даже если река там еще шире, чем здесь, надо будет переплыть лишь несколько узких проток между отмелями и островами. Приняв такое решение, я велел Угольку прибавить шагу.

Около полудня я увидел заросшие лесом и камышом островки и спустился к воде в поисках подходящей отмели. Я как раз заметил впереди песчаную косу, явно переходящую в такую же отмель, и направил коня к ней, как вдруг мое внимание привлек (или отвлек, смотря как считать) пронзительный визг и крик: «Спасите! Дракон!»

Схватившись за рукоять Скаллаклюва, я сжал коленями бока Уголька, направляя его в редкий прибрежный кустарник, откуда донесся визг. Помнится, я еще успел подивиться — как сюда попал дракон, ведь эти существа, насколько я помнил, водились лишь где-то на юге Прозрачного моря. Впрочем, совсем недавно я и хуматанов считал мифическими созданиями. Будем исходить из того, что там, в кустах, действительно дракон, и поступать соответственно. Из лука его чешую не пробьешь, какой будет толк от Скаллаклюва, тоже неясно, против этих тварей, если верить легендам, лучше всего подходят заговоренные мечи, но всегда можно садануть зверюгу острым клювоподобным обухом в глаз. Все это пронеслось у меня в голове за считанные секунды, которые потребовались нам с Угольком, чтобы влететь в кустарник.

Глазам моим предстало прелюбопытное зрелище: визжала совершенно голая женщина, виноват, девушка божественного телосложения. Я настолько загляделся на ее прелести, что не сразу догадался посмотреть, а где же, собственно, дракон. Потом обнаружил у кромки воды довольно невзрачного ящера не более двух локтей длиной. Похоже, вопли этой девицы так его напугали, что он оцепенел и не смог удрать на дно реки, как это делают при малейшей угрозе все карки, к каковым, по всем признакам, и принадлежал этот «дракон».

Завидев карка, Уголек остановился, и я повесил Скаллаклюв на место: за седлом. После чего спешился, спокойно подошел к ящеру и хлопнул в ладони у бедолаги перед носом. Это вывело его из оцепенения, и он метнулся в родные воды. Я повернулся к голой девице и вежливо осведомился:

— Этого достаточно? Или тебе непременно нужно, чтобы я отрубил ему голову?

Умолкшая красавица несколько мгновений стояла и хлопала глазами. А затем высокомерно задрала подбородок и скривила губы.

— Настоящий мужчина не спрашивает! Когда женщина в опасности, он бросается на выручку, не задумываясь и не выбирая легкий способ.

— Я так и поступил, когда услышал крик о помощи, — пожал плечами я, — и будь здесь в самом деле дракон, я бы постарался одолеть его, принцесса. Но карка-то зачем убивать? Эти создания питаются рыбой, а не девушками.

Глаза у девушки округлились.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю что?

— Что я принцесса!

Я пришел в замешательство и даже смутился, предположив, что снова напомнил о себе унаследованный от родителя талант, но затем понял, что ничего сверхъестественного в моей догадке нет. О чем тут же и сообщил красотке.

— Все очень просто. Если совершенно голая девушка, очутившись лицом к лицу с одетым, да к тому же вооруженным мужчиной, ведет себя как ни в чем не бывало, то она может быть только принцессой.

Или порной, мысленно добавил я. Но ни одна порна не пойдет купаться на пограничную реку. Тем более на рубеже Романии, в которой своих простибул в избытке.

— Везет же мне. Всего восьмой день как из дома, и надо же — встретил принцессу. Причем где? На границе с Романией, где вообще редко увидишь человека. Я имею в виду, порядочного человека. Прошу прощения за любопытство, но что уважаемая принцесса делает здесь, вдали от отчего дома?

— К твоему сведению, о проницательный чужеземец, мой отчий дом находится в двух шагах отсюда, вон за теми холмами. — Принцесса показала на северо-запад. — А здесь я, естественно, купаюсь.

— Одна? Без охраны или на худой конец пары-тройки служанок? Да как тебя отпустили?

— Ну, во-первых, у моего отца целых восемь дочерей, и если к каждой приставить стражу, то Далгул останется без войска. А служанки… они надоели мне своей трескотней, и я решила потихоньку улизнуть на берег одна. Все равно мне тут ничто не угрожало, кроме того противного карка.

— Ничто не угрожало? — переспросил я, не веря своим ушам и гадая, может ли девица таких лет быть настолько наивной. Моя семилетняя сестренка и то лучше понимала жизнь, чем она. — Да другой на моем месте уже давно бы изнасиловал тебя, а не разводил антимонии.

«Дура», — добавил я про себя.

— Так за чем дело стало? — пожала плечами девушка. — Насилуй, если тебе так хочется. — И вызывающе посмотрела на меня.

— Послушай, ты, как тебя там, — разозлился я, — может, я и поступился званием принца, но не могу поступиться принципами. И кроме того, мне начинает надоедать ваше девичье мнение, будто мне требуется лишь одно. К твоему сведению, добрачное просвещение неопытных девушек не самое любимое из моих занятий. Есть дела и поважней.

Я умолк, уже жалея о том, что наговорил лишнего, но последующие слова девушки показали, что из всей моей тирады она уловила только первую фрасу.

— Поступился званием принца? Значит, ты был принцем? Где? Как тебя зовут?

— Главк, сын Глейва, слышала о таком? И раз уж мы начали знакомиться, то не назовешь ли и ты свое имя?

Глаза у нее расширились. Она смотрела на меня с каким-то странным выражением, смесью благоговейного страха и радости. Так смотрит рыбак, поймавший необыкновенно крупную рыбу, скажем, горлума, и не уверенный в том, кто кому достанется на обед.

— Меня зовут Дита, дочь Осселена, князя Далгула. А ты и правда наследный принц Антии?

— Теперь уже нет. Я отказался от престола Антии, узнав, что я — сын бога. Сыновья богов не наследуют троны, они захватывают те, что им приглянутся. А трон Антии меня не устраивает. Вот я и отправился искать владения получше. — Теперь я говорил охотно, полагая, что даже занюханный далгульский двор все ж таки больше подходит для распространения нужных слухов, чем затерянная в лесной глуши деревушка тьюдов с символическим названием Ураторп[7].

Девушка улыбнулась, теперь уже просто радостно, и захлопала в ладоши:

— В таком случае тебе никуда больше ехать не надо. Женись на мне, и трон Далгула будет твоим. Хоть Тола и старшая, но ее муж всего лишь третий сын сазарыкского князя, и тебе отец отказать не посмеет.

— Ты совсем как моя сестренка, — усмехнулся я. — Она тоже говорила, что для захвата престола мне вовсе не обязательно куда-то уезжать. И поэтому я отвечу тебе то же, что ответил ей: при захвате трона прежнего правителя либо убивают, либо изгоняют из страны. А поступать так с родной матерью я не захотел. Твой-то отец мне никто, его я мог бы убить или изгнать из страны, но, сделав это, я отправил, бы следом за ним и предавшую его дочь. Так что мой тебе совет, не напрашивайся на неприятности и гуляй только в сопровождении слуг, пока отец не подыщет тебе жениха.

— Жениха?! — сорвалась на крик девушка. — Какого жениха? Нас у отца восемь дочерей, и у других князей тоже есть дочери. Думаешь, легко быть далгульской принцессой? Отец не желает отдавать нас ни за кого ниже княжеского сына, а много ли таких наберется? Пятнадцать на весь Михассен, вот сколько! Так что не надо мне читать высоконравственных проповедей о долге перед отцом и предательстве. Ты тоже забыл о своем долге перед Антией и уехал, не заботясь о том, кто будет защищать ее границы от посягательств.

Я не спросил, почему она говорит только о здешних женихах. Все просто: в соседних государствах даже младшие сыновья королей не берут в жены дочерей какого-то михассенского князька. На это могли рассчитывать лишь дочери князя Самбии, поскольку самбийские князья происходили от Хальгира и жунтийские короли признавали их своими родственниками, а остальные монархи считали их князьями, тогда как прочих михассенских владетелей — в лучшем случае князьками. Такое положение дел признавали даже сами михассенские династы, гордо именовавшие себя князьями, но считавшие князя Самбии первым среди них. Первым среди равных. Однако слова принцессы о забвении моего долга перед родиной сильно задели меня, потому что были в какой-то мере справедливыми. Хоть я и твердил себе, что родина сама виновата, лишившись своего лучшего защитника, так как никто, за исключением Мии, не уговаривал меня остаться, все же на душе кошки скребли, и принцесса посыпала солью незатянувшуюся рану. И со злости я наговорил такого, чего в другое время не позволила бы моя врожденная вежливость.

— Да что ты понимаешь в долге перед родиной, сопливая девчонка? Антия — это тебе не жалкий Далгул, она сама как-нибудь отобьется от врагов. А надо будет, так призовет меня обратно, предложив корону и трон. А я, пусть и отказался от них, все ж не собираюсь менять звание принца Антии на титул… даже не князя, а князька какого-то вшивого захолустья. И уделом мужа далгульской куклы меня не прельстишь!

И с этими словами я вернулся к терпеливо ждущему Угольку, вскочил в седло и поехал к замеченной ранее песчаной косе, не обращая внимания на поток таких слов и выражений, которых порядочная принцесса и знать-то не должна.

Переправа не заняла много времени, и вскоре я уже ехал по романскому берегу Магуса. Долгое время я не мог успокоиться и сжимал кулаки, кляня и далгульскую дуру, и себя за излишнюю горячность. Но затем я увидел смешную сторону происшедшего. Я понял, что делала принцесса в одиночестве на берегу реки. По ее словам, в Михассене на девять принцев приходится самое малое десять принцесс, а выдать дочерей за менее знатных лиц Осселену не позволяла присущая всем князькам непомерная спесь, — обычно она тем больше, чем мельче княжество. Так что завидовать далгульским принцессам действительно не приходилось. С другой стороны, выдать дочь замуж за героя, спасшего ее от дракона, — это вполне в духе традиций и нисколько не роняет княжеского достоинства. Вот Дита и ловила на берегу подходящего спасителя. Но, увы, в этом краю все мелкое: и княжества, и драконы. Я посмеялся и поехал дальше в приподнятом настроении.

День клонился к закату, и я стал подыскивать, где бы заночевать. На ромейском, более пологом, чем михассенский, берегу росли не леса, а скорее рощи, но выбирать не приходилось, и в конце концов я разбил лагерь в одной из них.

Спал я беспокойно, мой сон тревожили неясные видения, которых я и вспомнить-то не смог на следующее утро. Осталось лишь предчувствие, что скоро должно произойти нечто важное. Я счел, что предназначенный мне меч уже недалеко, и поспешил оседлать Уголька.

Но в тот день ничего интересного не попалось мне на глаза, если не считать зарослей черешни, где я не упустил возможности скрасить свою диету. Заночевав в очередной роще, как и днем ранее, я вместо чтения развлекался выплевыванием косточек и бился об заклад сам с собой, которая улетит дальше. Я проиграл сам себе целое состояние, прежде чем утомился и уснул.

Видения беспокоили меня и в эту ночь, и были они уже отчетливей и настойчивей, но по пробуждении мне снова не удалось ничего вспомнить толком, хотя ощущение близости чего-то значительного усилилось. Поэтому, оседлав коня, я поехал шагом, чтобы случайно не проскочить мимо отчего наследия. Из-за этого ветерок меня не овевал, и в скором времени стала сильно допекать летняя жара. Я терпел ее сколько мог, а потом снял и лорку, и хитон, решив, что, если попадутся разбойники, я уж как-нибудь отобьюсь, а вот если не сниму клятый кожаный доспех, то не доживу даже до встречи с ними. На какое-то время это помогло, но в полдень я окончательно спекся. Спрыгнув с коня, я стащил сапоги, сбросил штаны и нырнул в живительные красноватые воды Магуса, нисколько не думая о злоумышленниках — в случае чего Уголек обязательно предупредит меня ржанием и никому не позволит завладеть притороченным к седлу оружием. С полчаса я наслаждался этим бодрящим купанием, то плескаясь на мелководье, то доплывая до михассенского берега и возвращаясь обратно. Затем я решил понырять с торчавшей из воды локтях в десяти от берега скалы и совершил превосходное сальто, которому научился еще в детстве, купаясь в озере Лерна, что неподалеку от Гераклеи. Усиленно работая руками и ногами, я погружался до тех пор, пока не коснулся рукой песчаного дна, и лишь затем рванулся обратно к поверхности. Воздуха в легких почти не осталось, и я едва не наглотался воды. А вынырнув, жадно хватал воздух ртом и тряс головой, избавляясь от звона в ушах. Вот потому-то я не сразу услышал пронзительное ржание Уголька. Я встревоженно глянул в сторону берега, готовый плыть на помощь верному коню и встречать любую угрозу.

Но угроза нависла не надо мной.