"Федор Федорович Кнорре. Жена полковника " - читать интересную книгу автора

стоял нетронутый, во всяком случае снаружи, только стекол, кажется, не
было... Впрочем, полковник не собирался заниматься подробным осмотром и
прямо толкнул дверь, вошел в парадное и стал подниматься по лестнице.
Дверь в квартиру немного постарела за эти два с половиной года, но это
была все-таки та же самая дверь. Совершенно такая же, как и все остальные
двери в доме, но для него это была совершенно особенная дверь, которую он
узнал бы из сотни похожих. Только ручки не было и вместо французского замка
зияла дыра. Вбитый в щель и загнутый на сторону гвоздь придерживал дверь.
На стене, около звонка, мелкими буквами было написано карандашом: "Я
сию минуту вернусь". Это написала Шура три года тому назад, когда ждала его
приезда: ей пришлось ненадолго запереть квартиру и уйти, и она волновалась,
что он приедет в ее отсутствие. Но он вернулся только поздно ночью и,
поднявшись по лестнице, увидел и прочел в первый раз эти слова. Он едва
коснулся звонка, и сейчас же Шура с размаху настежь распахнула дверь и
остановилась, загораживая вход, не здороваясь, не двигаясь и только молча,
со своей выжидающей полуулыбкой вглядываясь ему в лицо. Потом медленно она
отступила назад один, два шага, и улыбка проступала у нее на лице все ярче,
и когда он шагнул через порог, она молча обхватила его шею руками...
Теперь он стоял перед дверью, повторяя себе:
- Вот мой дом. Это наш дом. Сейчас я увижу наш дом...
Он с усилием отогнул гвоздь, просунул палец в круглое отверстие от
замка, и дверь бесшумно, медленно растворилась, и он неторопливо вошел в
квартиру, потирая палец в том месте, где вдавилась шляпка гвоздя.
Три чужие железные кровати вразброд стояли посреди комнаты. Ветер,
порывами влетавший сквозь разбитые стекла, шевелил на полу обрывки бумаги.
Пузырек от мази с немецкой этикеткой лежал на подоконнике рядом с
безволосой зубной щеткой, испачканной в той же мази. На стене между тремя
громадными гвоздями висело чужое маленькое зеркальце, пятнистое от сырости.
Засунув руки в карманы, отчужденно осматриваясь, полковник медленно
обошел всю свою квартиру. Кроме обоев, тут, кажется, ничто не напоминало
того места, где они с Шурой когда-то жили. Квартира ничем не отличалась от
других случайно уцелевших квартир в других городах, куда ему приходилось
входить в последнее время.
В кухне висела прежняя полка, засыпанная кирпичной пылью из пролома в
потолке. Он остановился и снял с полки закатившуюся в угол пустую баночку.
Белая фарфоровая баночка с черной крышкой. Он ее узнал. Вот она осталась
цела.
Он машинально сдул с крышки пыль, потом стал тереть ее перчаткой, так
что она заблестела. Тут он понял, что стоит посреди кухни и протирает
баночку, и размахнулся, чтобы ее отбросить, но не бросил, а поставил
обратно на полку и пошел к выходу.
В коридоре около двери он разглядел теперь, когда его глаза привыкли к
слабому свету, то место, где прежде висел телефон. Тут остался только след
от провода и квадрат обоев, не тех, которыми был оклеен коридор. Это были
старые обои, которые Шура не любила, хотя полковник находил в свое время,
что они очень приличные, но, конечно, все-таки в один прекрасный день,
вернувшись домой, он наткнулся на малярную лестницу, разостланные на полу
новые ярко-синие обои и из-за спины хозяйничавших в доме маляров увидел
смешливо-виноватое Шурино лицо. Остатки обоев - синие лохмотья - и сейчас
сохранились на стене.