"Федор Федорович Кнорре. Одна жизнь" - читать интересную книгу автора

Какая-то душевная застенчивость, чуткая непримиримость к малейшей
фальши мешали ей близко сходиться с людьми. Она никогда не умела поверять
своих душевных тайн подругам, делиться с ними восторгами и горестями, как
другие. Откровенной она смела быть только на сцене, перед тысячью людей,
для которых пела.
И вот теперь совсем одна. Вокруг никого... Один этот Кастровский,
нелепый старик, остался с ней рядом. В течение долгих лет - ее шаткая опора
и тяжкая обуза. Не то ее нянька, не то приживальщик. Ужасный человек...
Едва вспомнив о нем, она невольно тихонько вздыхает... Он не пропустил ни
одного ее спектакля, переезжая за ней из города в город. Точно пестрый
оруженосец, надменный и шумливый, за своим сереньким, застенчивым рыцарем,
следовал он за ней с потертым чемоданчиком, где позвякивали перепачканные
баночки с гримом и бутафорские драгоценности. Он непомерно гордился, просто
упивался ее успехом, ревниво охранял ее от несуществующих опасностей и
вечно портил ей отношения с людьми. Время от времени он вдруг обнаруживал,
что в общем ей вовсе не нужен и очень надоел. Тогда он принимал отчаянное
решение "подписать контракт" куда-нибудь на периферию, где тоже никому не
был нужен. Дрожащими пальцами он долго вывязывал парадный галстук цвета
перламутра, надевал черный костюм и уходил разыскивать старых приятелей,
которые его еще помнили по сцене. Ей очень хотелось отдохнуть от его
суетливой опеки, но делалось жалко, и в последнюю минуту она суховато
просила его не затевать глупостей и никуда не уезжать. Она считала, что
приносит жертву этому одинокому, бесприютному и бестолковому старику.
После этого она терпеливо выслушивала его многочисленные объяснения в
форме монолога с патетическими репликами из любимых пьес, и он, вполне
счастливый, оставался, окончательно решив принести ей в жертву остаток
своей жизни.
Получилось так, что жить ему приходилось главным образом на ее счет,
потому что своих денег у него почти не бывало. Но, будучи человеком
совершенно бескорыстным, он этого совсем не замечал.
Когда внезапно началась война и вскоре после того она тяжело и опасно
заболела, Кастровский, с возмущением отбросив все предложения и предписания
уехать из города, уже окружаемого надвигающейся блокадой со всеми ее
бедствиями и голодом, остался с ней. Всю страшную зиму блокады он за ней
ухаживал, выпрашивал для нее дополнительное питание, сам перевез ее из
района интенсивного артиллерийского обстрела сюда, на окраину города, в
тихий, обезлюдевший дом, где доживали век, держась на последней грани
жизни, несколько стариков и старух - актеров, ветеранов сцены.
Два часа назад он вытащил в сад кресло. Сам ослабевший и исхудалый,
бережно поддерживая ее под руку, привел и усадил здесь, в саду, укутав ноги
одеялом...
Где-то вдалеке, за деревьями парка, начали стрелять пушки, скоро тугие
удары послышались совсем рядом, за рекой, и она увидела двух солдат в серых
шинелях, бегом тащивших тяжелый плоский ящик.
Пушки били не переставая, с ожесточенной торопливостью. Большой столб
воды поднялся посреди реки, точно замер на мгновение, и рухнул. Земля
дрогнула от тяжелого удара бомбы.
Истомина рванулась, хотела вскочить, побежать, но даже привстать не
смогла, так туго была закутана одеялом, подоткнутым со всех сторон. Руки,
упершиеся в подлокотники, бессильно подогнулись... Да и куда бежать?