"Федор Федорович Кнорре. Орехов" - читать интересную книгу автора

- Монечка!.. - бессильным, опустошенным голосом вскрикивала Софья
Львовна, бросалась к Моне и, вцепившись ему в ногу, сдергивала с крыши,
рискуя грохнуть затылком об землю, хватала и трясла его за плечи так, что
от него только пыль летела, вопя окрепшим пронзительным голосом: - Монька,
чтоб тебе подохнуть! Это холера, а не мальчишка, пропадешь еще один раз, я
убью тебя, змееныш окаянный!
Монька, точно его лично это совершенно не касалось, с полным
равнодушием позволял матери себя трясти, мотаясь в ее руках, как тряпичная
кукла. Он знал, что через минуту она его отпустит и пойдет по своим делам,
страстно поцеловав на прощание и пообещав в следующий раз выколотить из
него всю душу.
Пока все это происходило у сарая, Орехов, чье письмо мялось в кармане
фартука у Софьи Львовны, прошел через двор и успел по волнистому полу
длинного коридора дойти до своей комнаты, вынуть из кармана бутылку водки,
сорвать пробку, налить себе поменьше полстакана и выпить.
После этого он, уже не торопясь, снял куртку, повесил на один из
множества громадных гвоздей, торчавших из стены и составлявших значительную
часть обстановки комнаты, на другой гвоздь повесил кепку, снял ботинки, лег
на кровать, закинул руки под голову и терпеливо стал ждать, пока водка
начнет действовать и на сердце у него помягчеет, кое-что затуманится, а
кое-что вдруг прояснится - что именно и как получится, заранее он не знал.
По-разному бывало. Ему хотелось подумать о чем-нибудь совсем другом, но он
ничего не мог поделать - с неправдоподобной ясностью опять всплывал
Анисимов!.. Тот самый Анисимов, который был последней точкой, не причиной,
а осью поворота сто жизни! Поворота, кончившегося тем, что он теперь шофер
автобуса. Это он уломал, упросил, угрозил и, главное, убедил в конце концов
в критическую для них всех минуту выкроить, натянуть те самые одиннадцать
процентов, которые так необходимы были их району для лихой сводки, для
звонкой передовой в районной газете, которые в общей сумме были нужны
области для победоносного рапорта! И когда все это рухнуло самым
естественным образом, не могло когда-нибудь не рухнуть, - вдруг сорвался
зубец, и полетела со скрежетом на полном ходу шестеренка, и стала вся
работавшая на перегреве на рекорд машина, и в наступившей тишине у них в
районе появились деловитые хмурые люди разбирать что к чему.
Началось тягостное заседание, и Анисимов сразу же сам взял слово и
начал говорить, безжалостно бичуя себя за ошибки. Через несколько минут
начало получаться так, что ошибки эти, возможно, не его личные ошибки, но
он готов полностью принять за них ответственность. Потом он стал громить и
бичевать эти ошибки и всякую малейшую нечестность с яростью и даже открытой
угрозой. А поскольку не может же человек самому себе грозить, получилось
так, будто в кабинете вроде бы появился кто-то другой, главный виноватый,
кому он грозил со всем презрением и яростью!..
Прием это был старый, и пользоваться им многие умеют, но, надо
признать, тут Анисимов показал класс: прямо у всех на глазах со скамьи
подсудимых как-то перебрался сперва на место для свидетелей, а закончил
речь уже почти на трибуне прокурора, страстно требуя самого сурового
наказания кому-то, кого он обвинял и клеймил... Надо полагать, не себя же
он требовал наказать?.. И ни слова не сказал, как он сам накачивал,
уговаривал, убеждал, улещал, и манил, и грозил таким, как Орехов, районным
работникам, чтоб они давали ему цифру и проценты, если нет лучшего продукта