"Федор Федорович Кнорре. Весенняя путевка" - читать интересную книгу автора - Что рассказывать... нет!.. Вот уж я про Тюфякина почему-то
рассказал, будет. - Вы ее, конечно, очень любите, я вижу, - сказал Артур, великодушно пропустив "тоже". Александр Иванович откинулся на спинку стула, запрокинул голову и, прищурясь, уставился в потолок. - Если меня, не дай бог, пригласят в комиссию... в том случае, коли вдруг заведется такая комиссия, я предложу такой церемониал бракосочетания: сперва целый день в музее, раз! День в больнице, потом детский сад, дом престарелых, а затем уже Дворец бракосочетаний в большом зале планетария, под звездным небом... А потом уже, пожалуйста, бал и хоть джаз. Пожалуйста, мне это самому нравится. Очень хороший план; к сожалению, всеми принят будет только последний пункт... А?.. Странным потом показалось им самим, почему и о чем они в тот вечер говорили. Разговор был очень долгий и все такой же бессвязный - то расклеивался, то оживал, устремляясь в новом направлении, и все не кончался, наверно, потому, что был какой-то общий для них обоих, более глубокий смысл за теми случайными словами и мыслями, что сами собой всплывали на поверхность. Через несколько дней ее можно будет навестить. Может быть, в субботу. Или в будущий вторник. Ожидать у выхода Александра Ивановича больше не было смысла. В субботу или во вторник к ней уже пустят посетителей. И эта мысль была ужасна: он посетитель. отец, близкий, а он посетитель! Он и останется посетителем. Ну и плохое же утешение, что сам виноват, негодяй. Ну уж, негодяй? А разве нет? Это в романтических пьесах негодяи подливают зелья в кубок или нашептывают на ухо какую-нибудь клевету, сеют дьявольские подозрения, и тогда сверкающий кинжал вонзается в белоснежную грудь невинной красавицы. А теперь человек только забывает снять телефонную трубку и повернуть диск, пробирается в дом, чтоб хитро выманить какой-нибудь паспорт, кинжалы не сверкают, а предательства и подлости у этого человека на совести ничуть не меньше, чем у тех старинных негодяев. Вот и оставайся теперь в посетителях. И она еще с тобой разговаривала, бедная девочка, в страшные дни ожидания, что с ней там будет... Мало-помалу, когда прежний бессильно гнетущий страх за самую ее жизнь утих, он успокоился, стал думать трезво и понял, что ему-то надеяться не на что! Он уже понять не мог того чувства, вроде чуть не самодовольства (какой я все-таки приличный, отзывчивый парень), с каким он шел навестить ее в первый раз в больнице. И она-то сразу именно это раскусила, позор какой! И как теперь (в стихах, что ли?) он сумеет объяснить, да еще суконным своим языком, не приспособленным к таким темам, что все у него изменилось, убедить ее... Да если и убедишь, что дальше? Ну, убедится, что он ее любит, и сам убедится, что она-то его нисколько не любит. Ведь она почти прямо это ему уже сказала. Все равно метаться и ждать сил у него не было. Тамара дежурила в этот день, но занята была где-то на третьем этаже, и |
|
|