"Федор Федорович Кнорре. Один раз в месяц" - читать интересную книгу автора

куда-то далеко, на целый год, кажется, и тогда вдруг появилась сначала
Софья Филипповна, потом девочки и странная, точно надвое расколотая жизнь с
папой один раз в месяц, в первое воскресенье, и, наконец, уже много времени
спустя, бедный, суховатый и, кажется, тоже не очень-то счастливый Казимир
Иванович.
И вот сейчас, когда играет музыка, может быть, снова все изменится,
сейчас мама окликнет ее из-за перегородки и скажет: "Саша! Все хорошо, мы
всегда будем вместе, втроем..." - и вдруг она поняла, что нечего ей
дожидаться тут, сидя у Ветровых, когда все это произошло, никакого сомнения
нет, все сбылось, а она сидит тут и еще не знает, что она уже счастлива.
Она вскочила и быстро вышла во двор с черного крыльца, обошла вокруг
дома и вошла опять в темные сени, куда падала полоса света от неплотно
прикрытой двери. Тут она остановилась, готовая опрометью вбежать и обнять
их обоих, но звук голоса отца ее остановил. Он говорил, как будто
возмущаясь и вместе умоляя:
- Я прошу вас, ведь это моя обязанность... Я даже имею право...
А голос мамы, не давая ему договорить, тоже с отчаянным возмущением
перебивал:
- А я вам говорю, что вы не смеете об этом разговаривать... Ей ничего
от вас не нужно.
- Ну, как милости, понимаете, как милости прошу... хотите, я на колени
стану? Такой мелочи вы не можете уступить... Подумайте, о чем мы спорим?
Какое-то пальтишко ерундовое... Ну меня, меня... а девочку-то за что
наказывать?
- Не ваше дело, давно не ваше дело, - с ожесточением повторяла одно и
то же мама.
Они разом замолчали и затем заговорили очень тихо, потому что
пластинка за перегородкой у Ветровых доиграла. Саша стояла не шевелясь,
сдерживая свое шумное дыхание. Наконец, после долгой невыносимой тишины
заиграл жестяной баян и запел дребезжащий, тряский голос певицы.
Дверь скрипнула, слегка притворяясь от сквозняка, и вдруг Саша
увидела, что мама стоит посреди комнаты, неумело держа в двух руках пачку
десятирублевок, и беспомощно старается их пересчитать, но никак не может,
так у нее трясутся пальцы.
Наконец она отсчитала четыре бумажки и протянула их обратно папе:
- Возьмите лишние... Этого достаточно.
Отец тяжело протянул руку, принял лишние бумажки и с отвращением,
комком, засунул в карман пальто.
Теперь Саша стояла и смотрела только потому, что боялась шевельнуться,
уйти. Она не могла бы сказать, прошла минута или целые часы, как она так
стояла, пока не услышала совершенно новый, почти испугавший ее голос отца.
- Эти руки, - продолжал он с каким-то страхом и как будто изумлением.
- Эти мои руки... - И, точно именно вот теперь он сказал что-то самое
страшное, мама, комкая бумажки, растерянно прижала руки к груди, стала
отступать назад, пока не села, наткнувшись на диванчик, где спал обычно
Казимир Иванович, а папа шел за ней и вдруг, как был, в расстегнутом
пальто, не выпуская из рук шляпы, опустился на колени, и уронил свою
тяжелую большую голову, и прижался лбом к ее рукам.
Торопливо и бессвязно он повторял одно какое-то слово, какое - Саша не
могла расслышать, но улавливала только выражение глубокой и безнадежной