"Павел Кочурин. Коммунист во Христе, Книга 3 " - читать интересную книгу автора

отношение ко всякому казенному должностному лицу. Называли их уважительным
умиленным словом "головка". Первым "головкой" был председатель сельсовета.
Выше его шел председатель РИКа. Другого начальства селянин и не знал...
Религиозные старики держались евангельской заповеди: "Всякая власть есть
иго, но и оно от Бога". Без строгого начальства миру не обойтись.
Обасурманенный люд тут же и забалуется... Но вот демиургынизм - это, по
мнению опять тех же стариков, - несправедливая власть, не своя, а насланная
нам за грехи тяжкие. Но и с ней надо ладить, как стражнику в остроге, в
коем, если самому не пришлось побывать, то родичей-то уж всякий там навещал.
"Головки" ныне сами собой и превратились в демиургынов. Словом этим особенно
стала щеголять молодежь. В клубе, во время кадрильной пляски, называемой
"семизарядная", Симка Погостин пропел озорную частушку, не вдаваясь в смысл
ее. Где-то подслушал и в пьяном разговоре и выпалил:

Дед мой врос в сициализм,
Голиком в суглиночек.
Меня вогнал в демиургызм,
Как барона в рыночек.

Выходку Симкину затушевали: керосинщик, чего с него взять. К тому же
внук Авдюхи Ключева, ярого колхозного активиста. И все же парторг, учитель
Климов, остращал парня: "Такое даром не проходит". Но то, что не по нраву,
то и садится на язык задиристогоозорного люда. Частушку с разными
насмешечками как бы ни над кем, стали пересказывать. Затылоглазники тут же
уловили в ней крамолу. Немедля она дошла до демиургынов. Там пало подозрение
на Ворону - районного поэта, прозванного стихоплетом. Он подкинул стишки для
веселия погостинскому пьянчуге. Горяшин - райкомовский демиургын - насел на
Ворону. Но тот усмешливо ответил: "Не моим, не вороньим крылом намахано.
Лунь куплетик в ночи нашептал певуну, скорее из ваших, а я птица дневная".
Выискивание сочинителя частушки только большее внимание к ней привлекло.
Партийная братва стала ее мусолить и по-своему растолковывать: "Вот из
развитого социализма мы уже и шагнули в научный демиургынизм".
Меня что-то подтолкнуло взять в руки "книгу книг", дедушкин экземпляр
"Краткого курса ВКПб". Она охранно покоилась на полке в
сарайчике-мастерской. Открыла ее на сотой странице, где была заложен
праздничная открытка. Данила Игнатьича Корина кто-то поздравлял с
двадцатилетием Великого Октября. Прочитала из любопытства: "Дорогой друг,
Данило Игнатьич! С праздником Вас Великим, нашим Октябрем..." И дальше шли
обычные слова с добрыми пожеланиями. И была фраза, как бы понятная только
поздравителю и самому дедушке: "Не гоже нам поминать лихое время..." Меня и
навела эта фраза на разные размышления и раздумья: не гоже "поминать", а не
"вспоминать". Сама собой возникала догадка, что поздравление было не иначе,
как от товарища по отбыванию принудиловки. Оба они были осуждены за свою
ладную жизнь. Но оба, и дедушка Данило, и поздравитель, и в лихое время
"зрелого демиургызма" старались не потерять себя.
На этой же самой странице "Краткого курса" я прочла подчеркнутое
красным карандашом: "...есть демиург (творец действительного...)" И
уверилась, что дедушка, вопреки толкованию в этой главе, верил именно в
"творца действительного", демиурга небесного. На него и уповал... Ниже уже
не красным, а синим карандашом было выделено: "...материальное, пересаженное