"Валентин Костылев. Питирим (Роман, Человек и боги - 1) [И]" - читать интересную книгу автора

Стаи голубей оживленно теснились на земле близ собора.
Нестеров напыжился, принял вид почтенный, солидный и стал обдумывать,
как он будет говорить с епископом о делах, которые, разумеется, не по
нраву придутся Питириму.
Архиерейский дом, словно приклеенный к зеленому шелку, стоял на
луговине у края оврага, беленький, каменный, двухъярусный. В этом
прямоугольном доме с золоченым куполом на одном конце помещался храм, а в
подземелье под домом - тюрьма Духовного приказа, где томятся именно те
узники, о которых и поведет свою речь с епископом обер-ландрихтер.
"Ах, Степанида, какая гидра сотворила тебя?! Что хочешь, то и делаешь
со мной. В самую душу залезла, окаянная!" - грустно раздумывал Нестеров,
входя в архиерейское жилище. - "Простая баба, а капризная, словно
заморская королева".
Недоброжелательным взглядом осматривал он жилище Питирима. Поправил
шляпу, парик, одернул одежду, мимолетно еще и еще раз полюбовался на
серебряную оторочку камзола и зашагал торопливо к архиерейскому дому.
"А что такое епископ?! Его власть тоже не бесконечна, - храбрился
Нестеров. - Не о них ли писано у Феофана Прокоповича в законе, который
готовится в Питере, называемый "Духовным регламентом": "Епископ не должен
быть дерзок и скор, но долготерпелив и рассудителен во употреблении власти
своей связательной"? Эти слова одобрил сам царь. Если придется, можно
будет и намекнуть епископу на них".
В таком настроении сановный муж, медленно, с достоинством, поднялся
по лестнице, устланной самотканной дорожкой, в приемную келью епископа.
Здесь было очень тепло, пахло благовонными курениями.
Дьяк Иван, как ошалелый, вскочил с своего места и низко, в пояс,
поклонился Нестерову. Тот ответил легким пренебрежительным кивком на это
приветствие, а сам подумал: "Архиерейская крыса! Знаем мы вашу
смиренность!"
- Зачем пожаловать изволили? - спросил дьяк, изогнувшись.
- Доложи! - грубовато кивнул на дверь архиерейской половины Нестеров.
Неторопливо поставил трость в угол. Кривые ноги его в чулках были смешны.
Зад, слишком выпяченный, был, кажется, в тягость самому его обладателю.
Дьяк вздохнул. Нерешительно отворил дверь и скрылся в покоях
епископа.
Не любил Нестеров лиц духовного звания; кроме Феофана Прокоповича, с
которым часто беседовал во дворце у царя, он не признавал их за людей и
весьма одобрял Петра за то, что он называл монахов "тунеядцами".
В этот миг язвительных размышлений о попах и монахах дверь скрипнула,
и в приемную келью вошел Питирим.
Нестеров благоговейно склонил голову. Епископ, громко и медленно
произнося молитву, широким крестом благословил его. Нестеров же, слушая
причитания Питиримовы, думал: "Поганой рукой, диавол, осмеливается
благословлять меня. Ах, бес!" Но, выпрямившись, подобострастно улыбнулся:
- Каково, ваше преосвященство, изволите здравствовать?
(Дипломатическое двуличие, заведенное в Питере, пригодилось и в Нижнем.)
- Вседержитель милостив... Терпит наши прегрешения, - ответствовал
Питирим, лаская своими жгучими черными глазами Нестерова. Тот смутился.
Подумал: "Глаз самый опасный, а рожа красивая, бабы должны любить... Вот
диавол!" И почтительно вздохнул: