"Павел Ефимович Кодочигов. Вот и вся война...(Военный рассказ) " - читать интересную книгу автора

приближаться.
Настал день, и больницу посетила какая-то комиссия. Человек пятнадцать.
Прошлись по палатам, покрутили носами и ушли. И сразу слух - больницу будут
взрывать. Вместе с нами.
В ночь на тридцатое декабря начался сильный обстрел - у нас стекла
повылетали, потом стала слышна пулеметная стрельба. Мы ждали взрыва, но
немцам, видимо, было не до нас. Не взорвали, а утром в палату ворвались
наши, в шапках со звездочками, в полушубках, с автоматами на груди.
Ворвались и застыли, увидев нас. И мы ни встать, ни слова сказать не в
силах. Я своих автоматчиков только на какой-то миг увидел, что-то крикнул,
скорее всего, хотел крикнуть, а на самом деле только простонал. Вот тут
надежда на жизнь появилась, я поверил, что и Клаву свою увижу, и сына, и
второго ребенка, который должен был уже родиться... Этот день - на всю
жизнь, да он и может быть всего один, потому что второго не выдержать -
разорвется сердце.
Через несколько часов появились врачи, сестры, санитарки. Выбитые окна
застеклили, в палатах навели чистоту, нас стали мыть, скоблить, раны
осматривать и перевязывать. Какой-то фронтовой госпиталь занял больницу, и
за несколько дней в ней воцарился такой порядок, что мы будто в раю
оказались. Чуть отошли, нами занялся особый отдел. По одному уносили в
отдельную комнату: в какой части служил, как попал в плен, кто лежал из
командиров, где они, как относился к раненым персонал, фамилии предателей и
полицаев, где они? Кормили осторожно, с ложечки, можно сказать, но, думаю,
опыта по восстановлению дистрофиков не было, и начался понос. С ним - в
изолятор, и больше этот человек не возвращался. Меня как-то и эта участь
миновала. К концу января прошли пролежни, стал подниматься, даже ходить.
Выздоравливающих погрузили в санитарный поезд и повезли в тыл. Но судьба
приготовила нам еще одно испытание - бомбежку эшелона. Он сгорел. Я успел
выбраться из вагона, отбежать, укрыться в канаве. Оставшихся живыми собрали
в ближайшей деревне, отогрели и повезли в Москву, оттуда в Сарапул, - сосед
на минуту умолк, его глаза неожиданно заблестели, лицо озарила улыбка: -
Знаете, что я там творил? Сейчас сам себе не верю, но было же такое, было!
Махорку на спор у двуруких выигрывал! Тут так дело происходило. Садимся за
стол друг против друга. За спинами устраиваются болельщики и судьи. Бумажки
нарезаны, махорка в кучках лежит. Крутили цигарки-то? Двурукие как ее
свертывают? Одной рукой бумажку берут, другой насыпают махорку,
разравнивают, двумя руками ко рту подносят, чтобы заклеить. Сколько на все
эти операции времени уходит? А я сыпану, одним движением пальца выровняю,
одним же движением, сейчас ни в жизнь так не сделать, крутану - такой
приемчик у меня был отработан - и ко рту. Иногда, конечно, не получалось,
табак просыпался. Не очень часто, поэтому спорить со мной боялись, однако и
азарт брал - как однорукого в таком простом деле не обогнать? Всех своей
махоркой обеспечивал. Пустяшное в общем-то дело, а для меня оно большое
значение имело - поверил, что с одной рукой проживу не хуже, чем с двумя,
человеком просто себя почувствовал, по-другому о жизни стал думать.
А в середине апреля выписался я из госпиталя и отправился домой. Вот,
собственно, и все.
Впереди показался Гурзуф. Сосед встал, пожал мне руку и сказал:
- Стрельников я, Анатолий Аркадьевич, сразу мы как-то не
представились... Запишите мой адрес и телефон. Устроитесь в санатории,