"Павел Ефимович Кодочигов. Вот и вся война...(Военный рассказ) " - читать интересную книгу автора

На лейтенанта даже нам было страшно смотреть, от его лица даже "дядьки"
глаза отводили, но на другой день выбросили на мороз.
Помню грузного и седого полковника. Его ординарец ранен не был, но
эвакуировать своего командира не смог и остался при нем. Дней через пять
забрали их на допрос, и больше я не видел ни того, ни другого.
Мой командир роты тоже долго не продержался. Утром написал письмо жене,
попросил отправить, если выживу. Ночью умер.
Эту просьбу командира роты, нужно сказать, я выполнил: и письмо его
сохранил, и отправил в город Южа Ивановской области, а оставить себе адресок
не догадался. На карте сколько раз этот город находил, хотел съездить,
поискать жену, детей старшего лейтенанта, но как это сделать, если имя и
отчество его не знал, а фамилию забыл? Вспоминаю разные, но ни в одной не
уверен. Из-за меня он, наверно, до сих пор числится в списках пропавших без
вести...
- В декабре, - продолжал сосед после короткой паузы, - наши разбомбили
элеватор, а зерно горит долго, оно, думаю, и спасло тех, кому было суждено в
этом аду выжить. Хлеб из зерна пекли, похлебку варили... "Больница. В
больницу, в палату", - говорю так, потому что лежали мы в здании больницы, а
там была настоящая душегубка. Помните, какие морозы стояли в ноябре и
декабре сорок первого? Думаете, наше здание хоть как-то отапливалось? Ни
дня! В комнате "дядьков" буржуйка, конечно, была. В нашей - куржак на
стенах, он же и с потолка в глаза сыпался.
Меня как принесли в палату, свалили на солому, так я больше и не
поднимался. А что на мне? Курточка, родителями Сережи подаренная, да
какое-то тряпье, принесенное теми женщинами, которые привезли меня в
больницу. До сих пор помню свои почему-то толстые и громадные коленки. Мы
дошли до того, что игру на выживание придумали... Может, и не надо об этом,
но из песни слова не выкинешь, и уж если начал, так надо до конца. Я уже
упоминал, что умирали чаще всего ночью, поэтому пари мы заключали вечером:
кто до утра дотянет, тому пайка умершего. Его кончину еще день-два скрывали
от "дядьков". Сейчас сытые люди нашу игру могут посчитать и безнравственной,
но у нас все по-честному было: никто не мог знать, проснется ли он утром,
право на лишнюю пайку у спорящих было абсолютно одинаковым, и, если уж
совсем честно, заключая пари, мы желали себе тихой смерти в эту ночь - она
прекращала бесплодные мучения, - а мизерная пайка не избавляла ни от голода,
ни от холода, ни от смерти на следующий день.
- Хоть какая-то, пусть самая маленькая, надежда у вас все-таки была? -
не удержался я.
- Никакой, - не задумываясь, ответил сосед. - И как ей быть, если бои
отодвинулись к черту на кулички, в больнице - ни лекарств, ни перевязочных
материалов, а о том, что немцам не удалось взять Москву, мы не знали. В
декабре дошли слухи о нашем наступлении, но как оно пойдет, на каком
направлении разовьется успех, тоже было неизвестно.
И еще мы понимали, что даже при скором освобождении, при настоящем
уходе и хорошем питании и то нас поздно поднимать.
Он посмотрел в окно:
- Алушта скоро. Придется сокращаться, поэтому о других наших бедах
рассказывать не буду. Послушайте, что произошло дальше. Теперь, наверно,
никто не объяснит, как оставшиеся жить в такой антисанитарии, в голоде и
холоде продержались до конца декабря. В это время ожил фронт, стал