"Павел Ефимович Кодочигов. Вот и вся война...(Военный рассказ) " - читать интересную книгу автора

Только он появился в расположении дивизии, нас принялись бомбить три
самолета. Один сбили. Летчики с парашютами выпрыгнули, а те двое не улетают,
кружатся, выискивают место, где можно сесть и своих забрать. Тут мы огонь
открыли, еще одного сбили. Третий развернулся и улетел. Симонов с
фотокорреспондентом Трошкиным и шофером Панковым все это видели и
примчались, чтобы пленных летчиков заснять и сбитые самолеты. Несколько
кадров щелкнули, и тут их арестовали. Как диверсантов! Повезли в штаб
дивизии. Я Симонова в этот день не видел, слышал только о пойманных
диверсантах, а кто они были на самом деле, узнал много лет спустя из записок
самого Симонова.
- Да, большую правду он о войне оставил!
- Именно! Но вот как подумаю, что он чуть не погиб из-за какого-то
дурака в моей родной дивизии, стыдно становится. Ведь безмозглому мальчишке,
оперуполномоченному, показалось подозрительным, что на Трошкине надета
кожаная куртка и в руках у него лейка. Ни то, ни другое он, видимо, в глаза
не видел, заподозрил. А заподозрил, значит, задержать надо и по условиям
военного времени быстрее в расход пустить. И наплевать ему, что документы у
подозреваемых в порядке. Что ведут они себя совсем не так, как должны бы в
подобной ситуации настоящие диверсанты. В крытую машину их вместе с пленными
летчиками. Приказал конвоиру снять автомат с предохранителя, поставить на
стрельбу очередями и стрелять при малейшей попытке к бегству. Если автомат
сработает на каком-нибудь ухабе, значит, так тому и быть. Пленку засветить!
Этому оперу и в голову не пришло, что пленка - самое серьезное
доказательство вины или невиновности задержанных. Да он и не мыслил о
невиновности - раз возникло подозрение, то виноваты. И напрасно Симонов не
написал рапорт, как думал вначале. Простил...
Автобус выбрался из новых и широких улиц Симферополя, шел мимо
бесчисленных поселков, застроенных нарядными бело-синими домиками. Высоко
поднялось солнце. Снег слепил глаза. Сосед надолго замолк, уйдя в
воспоминания. Я не торопил. И он, погодя, заговорил, тихо, раздумчиво, будто
думал вслух.
- ...Бои за ликвидацию Ельнинского выступа начались в августе. Я в них
не участвовал, только кухню на передовую возил, но двух лошадей у меня
убило. Дивизия наша в этом сражении отличилась, ей одной из первых было
присвоено звание гвардейской! У Симонова же вычитал, что дивизия в боях за
Ельню уничтожила двадцать восемь танков, кажется, шестьдесят пять орудий и
около семисот пятидесяти солдат и офицеров противника. Сама потеряла четыре
тысячи двести человек. За каждого убитого фашиста пять своих отдали - и
воевать еще не научились, и оружие какое было! Винтовок и тех не хватало. Я
сам гол как сокол был, пока не обзавелся карабином.
К концу войны наша дивизия именовалась 5-й гвардейской, Городокской, а
дальше, дай бог памяти, чтобы не пропустить чего, орденов Ленина, Красного
Знамени и Суворова второй степени стрелковой дивизией. В сорок пятом брала
Кенигсберг, наимощнейшую с несколькими линиями круговой обороны крепость со
рвами, огневыми точками в броне и камне и потеряла... сто восемьдесят девять
человек! Впечатляющие цифры, да? А узнал об этом тоже у Симонова - он нашу
дивизию до самой Победы из виду не упускал.
Ельню мы прошли шестого сентября. Думали, дальше пойдем, на Смоленск,
но дошли до станции Глинка, там нас погрузили в вагоны и повезли на север, в
Вышний Волочек, на пополнение. Сформировались, поучились, прикидывали, что