"Павел Ефимович Кодочигов. Вот и вся война...(Военный рассказ) " - читать интересную книгу автора

от разрыва гранаты, в которую могла попасть пуля, черт его знает.
Оглянулся - сотоварищей моих не видать. То ли побило, то ли назад
убежали. А я уже как бы не жилец. Немцы увидят - пристрелят, если до них
кровью не изойду. Вы с какого года воевать начали?
- С лета сорок второго.
- Не знаю, как потом было, а нам говорили, что в случае чего
комсомольский билет должен быть уничтожен. Я вспомнил об этом, едва в себя
пришел. Достал его, соображаю, что могу сделать. Зарыть в землю? Могут
найти. Сжечь? Одной левой спички не приходилось зажигать. Порвать? Как, как
порвать? Выдрал зубами листки, стал жевать - читал где-то о таком способе
уничтожения документов. Под конец каблуками разрыл землю, выкопал ямку и
зарыл корочки билета.
Только с этим делом покончил, увидел немецкий танк. Бежать от него по
чистому полю бесполезно, спрятаться некуда. Я даже ложиться не стал. Сижу,
смотрю на него и как-то спокойненько думаю: вот сейчас даст очередь или
повернет, раздавит гусеницами, все и кончится. И знаете, какое-то даже
облегчение от такой простой мысли почувствовал. Танк же прошел мимо. Думаю,
танкисты решили, что я и без них сдохну.
А мне что делать? Приподнялся, встал на ноги и пошел на восток за
танком. Вышел к какой-то проселочной дороге. И немцы по ней идут и наши.
Засмотрелся я на такое чудо, споткнулся, упал, а подниматься не стал. Лежу,
смотрю, как люди идут. Несколько немцев ко мне подходили, что-то спрашивали.
Каждый раз ждал, что пристрелят, а они посмотрят на меня, покачают головами
и дальше. Потом от большой, дружно идущей группы наших отделился и подошел
пожилой человек в черном пальто с маленьким каракулевым воротничком, в
каракулевой же, пирожком, шапочке. Русоволосый, небритый, лицо белое и
крупное, на носу пенсне, на боку сумка из-под противогаза. Я его хорошо
запомнил и сейчас, как живого, вижу. Он присел на корточки, достал из сумки
полотенце, поморщился: "Грязное, но другого нет. Перевяжу им на всякий
случай". Разорвал полотенце вдоль, сначала туго перетянул обрубок, потом
плечо и руку бинтовать начал. Все это делал на глазах немцев, а они идут
себе, смотрят и посмеиваются. Мужчина рассказал, что он и другие гражданские
строили оборонительные сооружения, но немцы уже далеко вперед прорвались. Я
слушаю, все вижу, но сам будто в полусне каком. Жар во мне словно бы тугими
волнами разливается, во рту пожар горит. Спрашиваю, нет ли у него воды? Нет,
говорит, но тут недалеко речка протекает. Если хотите, я провожу вас до нее.
Пока шли к реке, пошел снег. Крупный такой, пушистый. Ловлю его языком,
глотаю, а воду увидел, чуть с ума не сошел. Сполз с обрыва и - к реке. Вот
она, перед глазами плещется, а как пить? Спрашиваю мужчину, нет ли у него
кружки? "Извините, пожалуйста, не имею, - отвечает и тут же кричит: - Что вы
делаете? Вы же простудитесь!" Поздно. Я уже по колено в воде. Иду дальше,
вода под грудь подходит. Наконец-то! Наклоняюсь! Пью!
Правее меня вода плеснулась, в глаза попала. Не успел проморгаться,
слева брызги полетели. Подумал, что мужчина камешки бросает, сигнал подает,
чтобы быстрее из холодной воды выбирался. Оглянулся - недалеко от него два
молодых немецких офицера в шинелях. Один стреляет из пистолета, второй
фотографирует, а другой рукой подталкивает стреляющего, не давая
прицелиться. Оба смеются - у меня левая рука и правая культяпка вверх
подняты, я вроде бы сдаюсь. Ах, думаю, сволочи вы разэтакие! Опускаю руки,
разворачиваюсь и иду прямо на них. Смеются. Фотограф еще несколько снимков