"Павел Ефимович Кодочигов. Вот и вся война...(Военный рассказ) " - читать интересную книгу автора

сделал, помахал рукой, и они ушли.
Я на берег вышел, а подняться на обрыв не могу - перехватиться-то
нечем. Мужчина потянул было меня за руку, но слаб оказался. Спустился вниз.
С его загорбка я кое-как вскарабкался. Не он, так на реке бы, пожалуй, и
замерз - снег совсем густой повалил, холодно стало.
Сосед умолк. Воспользовавшись паузой, я спросил:
- Вы не помните, какого это числа было?
- Как это не помню? Двенадцатого октября. Наши еще за город дрались, а
тринадцатого оставили. Другой год замотаюсь, так Клава под бок толкнет - не
забыл, какой день сегодня? О, уже половину пути проехали - в разговорах-то
время летит быстро, - пожалел он и продолжал: - Мужчина сказал, что
километрах в двух стоит смолокурня, недалеко от нее рабочий поселок, и в нем
медпункт. "Вас нужно обязательно перевязать как следует. И
противостолбнячный укол сделать. Возможно, фельдшер хоть как-то почистит
раны". Пошли туда. Думаю, что дошли не очень быстро, как кажется сегодня, -
я несколько суток не спал, ел последний раз перед Калугой. Несмотря на
"купание", меня снова донимал жар, я мечтал о глотке, о капле воды.
В доме, куда мы зашли, была одна комната с большой русской печью. У
окна сидел древний старик, с печи выглядывала не менее древняя старуха. У
дверей стояла деревянная лохань, над ней на цепочке висел чайник. Я
сообразил, что он заменяет умывальник, вцепился губами в его носок, но
чайник был пуст. "Нету у нас воды, милый. Ни капельки", - прошепелявил дед.
"Как это нет, а колодец?" Колодец с журавлем, его нельзя было не заметить во
дворе. "Ночью наша конница проходила, все до донушка вычерпали. К вечеру
разве что наберется"...
Он замолчал и отвернулся к окну. Я не торопил соседа и радовался, что
никто не слышит его, кроме меня, не вмешивается и не перебивает торопливыми
и ненужными вопросами. Автобус спускался с перевала. Все чаще попадались
покрытые льдом участки дороги, и шофер до предела сбавлял скорость.
- Потом в дом вошли два солдата, - продолжал он глухим голосом, -
скользнули глазами по старикам, по мне, что-то гаркнули и уставились на
мужчину. Он выдержал их взгляды спокойно. Солдаты махнули автоматами на
дверь. Я бросился к ним: "Меня возьмите, меня. Он гражданский. Военный я,
я!" Еще что-то кричал им, не сознавая, что они прекрасно разбираются, кто
здесь военный, кто гражданский, и у них есть какие-то свои планы. Не обращая
на меня внимания, солдаты подтолкнули мужчину к двери. От резкого толчка
шапочка с его головы слетела, обнажив длинные русые волосы. Поднимать ее он
не стал, взглянул на меня, сказал: "Прощайте! Больше, к сожалению, я ничем
не могу помочь вам", провел рукой по лицу, будто умываясь, и вышел. Немцы
последовали за ним... Можете вы объяснить, почему солдаты увели его, а не
меня? И я не могу.
Я ждал автоматных очередей, но они не раздались, и всю жизнь тешу себя
надеждой, что моего спасителя все-таки не расстреляли. До сих пор отчетливо
помню его лицо, длинное зимнее пальто, маленький воротничок на нем, старые
стоптанные ботинки. Довелось бы встретиться, узнал бы сразу, по одному
голосу узнал - говорят, он не меняется.
За окном продолжал валить густой снег. Я сидел в промокшей одежде, в
одной гимнастерочке, и меня начало познабливать. Попросил старичка подсадить
на печку. "Что ты, милый? Не цыпленку поднимать петуха. Потерпи немного -
схожу за соседями".