"Вольфганг Кеппен. Смерть в Риме" - читать интересную книгу автора

гуще игры. И это занимало его. А тут к нему лезут с семьей! Дерьмо этакое!
Надо быть жестким! Все же Ева осталась верна ему, истинно германская
женщина, образец жены, ради которой они якобы жили и умирали; впрочем,
иные даже верили в это. Он боялся. Он боялся Евы, ненакрашенной, с простым
узлом волос, боялся этой истинной немки, верующей в конечную победу; ее,
разумеется, не в чем упрекнуть, но Юдеяна ничто не влекло к ней. Кроме
того, она, наверно, совсем измотана. Ну а сын? Странное создание. Что
крылось за его непостижимым маскарадом? В письмах попадались намеки на
какие-то перемены, но уловить, о чем идет речь, ему не удалось. Он
разложил перед собой карту Рима, словно это была Карта генштаба. Ему надо
пройти всю виа Людовизи, потом спуститься на площади Испании по лестнице,
с вершины которой он мог бы, имея одно орудие, господствовать над всем
городом, да, а потом свернуть на виа Кондотти, к той мещанской гостинице,
куда они все запрятались и где поджидают его.
Разумеется, они считают, что и ему следовало бы там жить, в этой
гостинице, облюбованной немцами, как выражались гиды, в отечественной
тесноте и семейном чаду; и Фридрих-Вильгельм Пфафрат, неизменно
благоразумный сторонник благоразумных и осуществимых национальных
притязаний, Пфафрат, который опять превозмог все трудности и, вероятно,
воображал себя умнейшим, ибо снова заполучил тепленькое местечко и готов к
новому подъему Германии, свояк Пфафрат, обер-бургомистр и уважаемый бюргер
Федеративной республики, хотел принять под свой кров и под свою защиту
его, Юдеяна, гонимого, как, должно быть, воображал Пфафрат, его,
бездомного, и прижать к своей груди, решительно простив ему содеянное,
страх перед анкетами и грязное белье папистской говорильни. Но не
дождаться ему этого, для такой идиллии Юдеян слишком далеко зашел. Юдеян
был мертв или считался мертвецом, обломком старого Берлина, пропавшим без
вести при великой чистке, осужденным в Нюрнберге in contumaciam [заочно
(лат.)], разумеется не без колебаний, ибо Высокий суд, взявший на себя
право решать людские судьбы и отношения, а также управлять не зависящим от
человека слепым движением истории, сам блуждал, спотыкаясь, в лабиринте
истории и был не богиней правосудия с завязанными глазами, а безумицей,
игравшей в жмурки, потому что, осуществляя право, хоть и не получив на это
права, она, связавшись с преступниками, сама погрязла в трясине аморальных
деяний; Высокий суд не нашел ни одного свидетеля смерти Юдеяна и ни одного
свидетеля его продолжающегося земного существования, поэтому Верховный
судья сломал меч над головой Юдеяна, объявленного перед всем светом
чудовищем, и заботливо вытянул жребий смерти на случай, если злодей
где-нибудь еще дышит в потайности, причем, как уже было сказано, вынес
свой приговор заочно; это было умно и удачно, ибо отверженный умно и
удачно избежал петли, с которой в те дни обращались слишком вольно и
поспешно; и оказалось, что, не Повесив Юдеяна, суд в конце концов умно и
удачно избежал ошибки; Юдеян, в качестве устрашающего пугала, был признан
годным к дальнейшему употреблению, ведь война - свирепое ремесло.
Обер-бургомистр прибыл в Рим, вероятно, в собственной машине, у него
хватило денег на "мерседес", а может быть, город предоставил ему
автомобиль, чтобы прокатиться в Италию, землю обетованную, куда так
стремились немцы; так или иначе, Пфафрат, немец, держал в книжном шкафу
переплетенного в кожу Гете и "Разъяснения к налоговому положению",
стоявшие рядом с веймарцем, сомнительным малым - с Веймаром никогда не