"Вольфганг Кеппен. Смерть в Риме" - читать интересную книгу автора

преодолен, убедит настолько, что они вернутся и снова заживут обычаями
своих отцов.
Германская федерация, бесспорно, пострадала от демократических
послаблений, и первое время, видимо, вряд ли что-нибудь удастся изменить,
но, в общем, в оккупированной стране царит порядок, и все уже
подготовлено, чтобы крепче натянуть поводья; скоро откроются дальнейшие
перспективы, недурные перспективы, в хорошем свете предстанет и прошлое
Пфафрата, оно рекомендует его с лучшей стороны, а что касается сыновей, то
их безрассудства, склонности к чрезмерному преувеличению и так называемым
"угрызениям совести" - это явления временные, болезнь эпохи, которая
пройдет, как проходит затянувшийся период полового созревания.
Фридрих-Вильгельм Пфафрат думал при этом не столько о своем племяннике
Адольфе Юдеяне, сколько о Зигфриде, старшем сыне, покинувшем его; что
касается Дитриха, его младшего отпрыска, то он им доволен: мальчик
воспитан в старогерманском духе, вступил в студенческую корпорацию, в
которой когда-то состоял отец, усвоил студенческие обычаи, приобрел
полезные связи, готовится к экзамену на юридическое звание и радуется
предстоящему посещению поля битвы под Кассино, как и полагается молодому
человеку его возраста. Зигфрид же выбился из общей колеи. Черт с ним,
пусть будет капельмейстером, ведь и в музыкальном мире есть должности с
высоким окладом. Фридрих-Вильгельм Пфафрат был человеком хорошо
осведомленным, он знал, что Зигфрид находится сейчас в Риме. Он, увидел в
этом благоприятное предзнаменование, возможность добиться откровенного
разговора и примирения. Конечно, это будет нелегко: Зигфрид как будто еще
не выбрался из болота своих нелепых взглядов, разумеется говоря образно, а
программа музыкального конкурса возвещает сюрреализм, культурбольшевизм и
какофонию на негритянский манер. Неужели мальчик так слеп? Может быть,
теперь делают карьеру именно таким способом? Ведь евреи снова засели
повсюду и распределяют славу и премии. Пфафрат узнал из афиш, что
дирижировать будет Кюренберг, и вспомнил его.
- Ты помнишь Кюренберга? - спросил он жену. - В тридцать четвертом он
был у нас главным дирижером, его еще потом пригласили в Берлин?
- Он ведь женился на еврейке, дочке Ауфхойзера, - сказала Анна.
- Ну да, поэтому его и не взяли в Берлин, да и мы не могли его больше
держать. - И почему-то Пфафрату представилось, что он, как обер-президент
провинции - тогда еще гаулейтеры не захватили в руки всю власть, -
поддерживал Кюренберга, и это его сейчас порадовало, ибо естественно было
предположить, что Кюренберг с благодарностью вспомнит об отце, исполняя
произведения сына. Но...
Ева там, наверху, в своей комнате-клетке, прислушивалась, не идет ли
мститель.


Дверь завертелась, это рука портье, рука в белой перчатке, рука лакея,
рука палача, рука смерти привела в движение карусель, регулирующую вход и
выход, рука весьма почтительного, весьма преданного слуги, готовая в любой
момент схватить чаевые, рука эта толкнула дверь, и Юдеян почувствовал, что
его вышвырнули из отеля, лишили безопасности, которую давали деньги и
положение, вытолкнули из-под укрытия власти, правда на сей раз власти,
взятой напрокат у чужой страны и даже у чужой расы, у загадочной восточной