"Альфред Кох, Игорь Свинаренко. Ящик водки (том 4) " - читать интересную книгу автора

Маленький сын Артем. Миша его усыновил. Миша выглядел счастливым. Вообще это
была счастливая пара. Марина заботилась о нем. До женитьбы он жил в хрущобе
у родителей, где-то в Лигове (так живут советские профессора), а потом
переехал к ней.
Потом они в результате сложных разменов и доплат получили большую
красивую квартиру на Рубинштейна. Миша очень радовался этой квартире -
фактически это было его первое собственное жилье. Он с видимым удовольствием
ее обставлял, выбирал мебель, какие-то картины. Хвастался мне, как теперь
ему близко до работы. Из этой квартиры он и поехал на смерть...
1992 год. Смольный. Сидим, работаем. У нас два кабинета и одна
приемная. Миша очень хороший работник. Методичный. Грамотный. Корректный.
Абсолютно законопослушный. Снисходительный, терпеливый. Всем хотел помочь.
Работал как вол. Все деликатные вопросы, нестандартные ситуации, различные
конфликты и коллизии разбирать и улаживать поручали именно ему. И он
терпеливо занимался всем этим хозяйством. Ему все равно с кем было
разговаривать - с крупным торговым работником, с деятелем из
правоохранительных органов, с директором большого завода или с бандитом. Он
всегда был ровен, доброжелателен и участлив.
Мною же пугали: "Если вы не сможете найти решение своей проблемы с
Маневичем, то мы вас отправим к Коху! Вот тогда вы точно ни до чего не
договоритесь!" Мы с ним, два заместителя председателя питерского комитета по
управлению городским имуществом Сергея Беляева, были как неразлучная
парочка - добрый и злой следователи. Добрый был, конечно же, Миша...
Франция. 1997 год. Середина августа. Берег моря. Утро. Часов
десять-одиннадцать. Сижу на веранде отеля, завтракаю. Кефирчик там,
круассаны, кофе... Солнышко светит, море синее, пальмы. Уже - никто. Просто
человек. Бывший вице-премьер, ушедший в отставку по собственному желанию.
(Выгнали, уволили, "дело писателей", жулье - это вранье, все потом, месяца
через два.) Восемнадцатое августа. Завтра должен приехать Маневич с женой и
сыном.
Вдруг выбегает прямо в халате жена. Лицо - черное. Я набрал воздуху.
"Маневича застрелили!" Выдох... Опять вздохнуть - на полпути застрял. Ни
туда ни сюда. Спазм. Молчу. Глаза вываливаются: "Врешь?!" Слезы... Рыдает.
Толку нет. Пошел в номер. Позвонил Любе Совершаевой. Тоже плач: "Да! Правда!
Нет, на месте, сразу! Перебило аорту и в горло... Марина жива. Рядом сидела.
Ее поцарапало осколками. Не знаю, стекло, наверное... Да она невменяемая...
Прилетай. Тут уже все собираются..." Убит. Странно. Умирали близкие - было.
Бабушка, тетя, друг школьный. Но вот - убит близкий человек. Не от болезни,
не от старости, не случайно. А - убит. Ощущения другие. К скорби
примешивается злоба. И осознание бессилия...
Весной 1992 года на теплоходе "Анна Каренина" мы отправились с Мишей на
выходные в Хельсинки. К тому времени мы уже несколько раз были за границей,
и поэтому первый шок от тамошних прилавков уже прошел. Стали замечаться
более глубокие веши: чистота, необоссанность парадных, бумага в туалетах. Я,
между прочим, до сих пор так и не научился переходить улицу - все время
пропускаю автомобиль вперед. Нужно несколько секунд, чтобы сообразить, что
здесь у пешехода приоритет. Сытая, успешная страна. Вот она - Россия,
которую мы потеряли.
Вышли на Сенатскую площадь. Красивый лютеранский собор. На Исаакий
похож, но поменьше и скромнее. Зашли, постояли, помолчали, послушали орган.