"Ирмгард Койн. Девочка, с которой детям не разрешали водиться " - читать интересную книгу автора

немножко обижаются. Лучше бы я прочла им наизусть двадцать стихотворений или
собрала коллекцию разных животных и тайком, подвергаясь опасности, принесла
из городского парка еловые ветки и даже целые рождественские елки.
А вот покупать цветные нитки для вышивания я люблю. Они такие
шелковистые и яркие, что от них становится весело. Но стоит мне начать
вышивать, хорошее настроение сразу же исчезает.
Я влезла в трамвай, который идет к нам на окраину, и уселась с таким
видом, как будто бы уже заплатила и у меня давным-давно есть билет.
Кондуктор ничего не заметил, а деньги, сбереженные на билете, мне очень
пригодятся.
Я ехала по узким и серым городским улицам, мимо витрин с пестрыми
платьями и блузками. Бедной моей маме в праздничные дни всегда дарят платья
и никогда не дарят игрушек. Они ей больше не нужны. Мне иногда кажется, что
у взрослых нет никаких радостей в жизни. Когда я буду взрослой, я тоже не
буду радоваться игрушкам, и мне не захочется ни роликов, ни волчков, ни
обручей, ни кукол и вообще ничего. Как же я тогда буду жить, если ничего
меня не будет радовать? Иногда мне хочется плакать из-за того, что я стану
взрослой, а иногда мне хочется как можно скорее вырасти. Но когда я подумаю,
что тогда я буду получать на рождество одни только полезные подарки, вроде
платьев, носовых платков и туалетного мыла, мне становится совсем грустно.
Кондуктор дает звонок, чтобы отправить вагон. Я смотрю в окно. Скоро
пасха: в магазинах выставлены крашеные яйца, маленькие зайчата и большие
зайцы с шелковыми бантами. У меня дома тринадцать кукол всех размеров и
девятнадцать тряпичных зверей. Я их всех сохраню и буду любить всю жизнь.
В трамвай входят англичане - у нас ведь стоят оккупационные войска. У
англичан есть апельсины и консервы. Все они говорят по-английски, как будто
это им ничего не стоит. Мы, дети, тоже уже знаем английский язык. Я даже
знаю три запрещенных ругательства и две песни.
От англичан пахнет военной формой, сигаретами и лошадьми. В толпе я
сейчас же по запаху узнаю англичанина, мне даже не надо смотреть в его
сторону. Англичане больше не враги, у нас ведь теперь мир, и масло, и мясо,
и пасхальные яйца из марципана, и зайцы из шоколада. Шоколадных зайцев
жалеть не надо, иначе только запачкаешься и наживешь неприятности. В прошлое
воскресенье дядя Хальмдах подарил мне шоколадного зайца. Он был такой
хорошенький, совсем как живой зверек с весело поднятыми ушками. Мне жалко
было откусывать ему голову, или ноги, или даже хвост, ведь это был добрый
маленький зверек. Я все время носила его с собой и потом вымазалась как
поросенок, потому что весь шоколад растаял. Я облизала руки и свою
матросскую блузу, но мне было совсем не вкусно. Я думала о скандале, который
меня ожидает, и о растаявшем пасхальном зайце. Надо было сразу же откусить
ему голову, раз он другого обращения не переносит. Мне куда больше нравится
шоколад в форме плиток или яиц. Шоколад вовсе не должен быть тем, что я
люблю. Шоколад должен быть чем-то таким, что мне хочется съесть, и только.
Взрослые едят улиток, они все едят, а детям рассказывают, что улиткам надо
петь песни, а зайцев надо любить. Лучше бы они ели злых толстых мужчин,
которых никто терпеть не может и в которых нет ничего приятного. Ведь в них
гораздо больше мяса.
Верить вообще никому нельзя. Наша учительница после перемирия сказала,
что мы должны бояться англичан и не замечать их. Она сказала, что мы не
должны ронять свое достоинство и поэтому нам нельзя больше играть на улице.