"Лев Кокин. Из будущей жизни Путинцевых" - читать интересную книгу автора

в пользу того, что найден замечательный путь к удвоению человеческой жизни,
к исчерпанию заложенных природой возможностей, к осуществлению великого
лозунга "от каждого по способностям" и, стало быть, к полной реализации
личности. Только что мыслитель, и вот уже художник... То прозорливец,
провидец, а то рационалист, логик... Другие же опасались неизведанного пути:
как бы не привел вместо удвоения к раздвоению жизни, явлению болезненному,
чреватому осложнениями. Между двумя крайностями полыхала дискуссия, тут и
там разгораясь от подбрасываемых вопросов. А представьте себе не
лабораторное исследование, но некое общество, социум, целую планету
двумозгих - каково это будет и что обещает?.. А не расчищаем ли мы природную
почву для двоемыслия, двуличия, двоедушия?.. Призадумайтесь над экологией
личности - по небрежению не нарушить бы... А что, если то или иное полушарие
включать не в определенные биоритмически сроки, но в зависимости от
ситуации, от потребности в том или ином способе деятельности?!
Сказать честно, художник Путинцев не придал никакого значения оказанной
ему встрече и труда себе не дал вслушаться, а тем более вдуматься во все эти
мудреные, отвлеченные, далекие от реальности суждения, к тому же
противоречащие друг другу. Да он и вообще к словам потерял какой бы то ни
было интерес. И не по этой ли самой причине не придал значения
предупреждению Лены, сообщившей о решении дневного Путинцева кончать с
приемом блокатора, даром что это определяло завершение эксперимента и, стало
быть, понятно, судьбу художника тоже. Что было ему до всего этого, когда,
едва переступив порог зала, он мгновенно нутром ухватил сгусток мыслей,
концентрацию умственных сил, бурю мозговых биотоков, недоставало слов
сказать, что еще, что заставило выдернуть лист из папки, чтобы покрыть его
летучими линиями и штрихами, из которых мало-помалу раз за разом проступали
все яснее детали - позы, жесты, рты и глаза, он вычерпывал их из
пространства и швырял с лихорадочной щедростью а прямоугольник листа,
торопясь уцепить, заарканить, обратить в красоту этот вихрь человеческого
общения, этот пир разума. Примостившись на приступочках возле сцены, в этот,
может быть, последний в своей жизни сеанс он испытывал безотчетное
наслаждение и оттого, что никто не маячил у него за спиною, вперив взгляд в
оживающий лист и шепча невразумительные междометия. На него, на художника, в
час публичного самосожжения на пиру не обращали внимания, слава Богу!

Охлаждение

Среди ночи она повернулась с боку на бок, умащиваясь поудобней, вытянула
руку и тут же отдернула, ожегшись не об огонь, о лед.
- Ви-итя! - закричала спросонок. - Ви-итенька!!
Он даже не шелохнулся.
В ознобе припала к холодной, точно у неживого, груди. Там, в глуби
где-то, еще гулко постукивали, только очень медленно, как бы останавливаясь,
часы.
Вскочила, кое-как набрала "03". Господи, спят они там, что ли?!
Когда наконец ответили, крикнула:
- Человек умирает!
- Адрес! - потребовали оттуда.

1