"Виктор Коклюшкин. Избранное" - читать интересную книгу автора

Я там был

- Жизнь - сложная штука, - говорил Мелоедов, шагая по камере
предварительного заключения.
Нас там было четверо: я, обругавший сам себя и сидящий теперь за
оскорбление личности, Петр Патрикеев, укравший молодость своей жены,
алкоголик-рецидивист Бобцов и Мелоедов, убивший в себе человека двадцать лет
назад.
Казалось бы, все быльем поросло, но его случайно узнал на улице бывший
одноклассник, и теперь Мелоедов целыми днями шагал по камере, жаловался на
жизнь и пытался укусить себя за локоть.
Никто из нас не обращал на него внимания. Петр Патрикеев все свободное
время сочинял свое последнее слово на суде. Писал он так быстро, что буквы
из-под его пера, не помещаясь на бумаге, сыпались на пол. Я незаметно
подбирал их, складывал, у меня получалось: "Она сама...", "Я сто раз
говорил!..", "Кастрюля" и разные другие. Когда Петр Петрович оказался среди
нас, он представился так: "Справедливый человек", молча пожал каждому руку,
после чего тщательно пересчитал свои пальцы - все ли на месте? Субъект он
был скрытный и даже в "деле" вместо обычных двух фотографий: фас и профиль,
у него была только одна - затылком вперед.
Я по обыкновению с утра до ужина стоял в углу, думая так искупить свою
вину. А Вениамин Бобцов выискивал в "Крокодиле" картинки про алкоголиков -
он тогда чувствовал себя не таким одиноким. По вечерам он иногда рассказывал
нам, в каких странах и городах он бывал, когда был в белой горячке.
Изредка, когда в камеру заглядывало солнце, на глазах Вениамина можно
было заметить две маленькие слезинки. Но если стоять к нему спиной, то можно
было и не замечать.
Дни наши проходили без особых развлечений, разве что когда к Мелоедову
приходил адвокат, нам было любопытно слушать, как он допытывался, за что и
почему Мелоедов убил в себе человека. После ухода адвоката Мелоедов обычно
ложился спать рано, вздыхал, ворочался, а дважды - даже лаял. Тогда
Патрикеев кричал: "На место!", как привык кричать на жену, и он затихал,
сжавшись в комочек и подрагивая всем телом.
Всех нас объединяло одно - чувство неминуемого наказания. У Патрикеева
это выражалось в том, что он поминутно оглядывался, на все вопросы отвечал:
"Не знаю!" и ни с кем не разговаривал, кроме себя. Особенно жутко
становилось каждому из нас по вечерам: ведь ничего хорошего из минувшего дня
вспомнить было нельзя и ничего хорошего от завтрашнего дня ждать не
приходилось тоже.
От того, что я всегда стоял в углу, у меня была в камере кличка
Уголовник. Чтобы как-то скоротать время, я читал выцарапанные на стене
надписи и исправлял в них грамматические ошибки. Больше всего надписей было
однообразных, вроде: "Никаноров П. Ф. здесь будет 13.02". Но попадались и
оригинальные с описанием жизни, например: "Ивашук, 1938-1983 гг."
Стоя в углу, я все поджидал, что сейчас ко мне подойдет кто-то большой
и сильный, погладит меня по головке, скажет: "Чтоб больше этого не было!" -
и даст шоколадку. Но вот уже десять лет никто не подходил.
- Неужели от судьбы никуда не уйдешь? - говорил Мелоедов, вышагивая по
камере и отирая со лба пот.
Он очень хотел изменить свою судьбу и один раз даже решился и начертил