"Сергей Колбасьев. "Консервный" завод ("Искатель" № 2, 1967 г.) [B]" - читать интересную книгу автора

понять. Но боль волнами охватывала всю левую сторону тела и
мешала.
Открыв глаза, я инстинктивно заговорил по-шведски. "Где я?"
Так всегда говорят книжные герои в подобных случаях, и этой мысли
я невольно улыбнулся.
Мне ответили на плохом шведском языке с твердым русским
акцентом: "Все в порядке".
Комната была низкая и туго набитая табачным дымом. Из четырех
человек я узнал одного. Красное треугольное лицо в очках. И сразу
вспомнил, как попал в эту комнату. Теперь обе двери были плотно
закрыты.
- Что со мной случилось? - спрашиваю я. - И куда я попал?
- Кто вы такой? - вместо ответа в упор говорит очкастый.
- Из Рикссвенска, - отвечаю я, внезапно решив врать. - Швед,
художник. Зовут Бертиль Лунд. Забыл дома визитные карточки. Что с
автомобилем?
- Иванов, - с запинкой отвечает молодой человек в очках. - Ваш
автомобиль разбит. Вы пробили наш дом.
Ему трудно говорить по-шведски. Однако хорошо, что я не
заговорил с ним по-русски. Его фамилия не Иванов. Это очевидно.
- Василий Иванович, - говорит Иванов желтому молодому человеку
с редкими волосами, - достань трианолу из моей аптечки.
Нога тянет и жжет, к ней привязана огромная тяжесть. По
рассмотрении тяжесть оказывается ножкой от стула и плотным бинтом.
Наискось через лицо тоже бинт, и правая половина головы ничего не
чувствует.
Мне поднимают голову, и я глотаю соленый порошок. Вплотную к
моим глазам черный засаленный жилет Иванова. На нем маленькие
золотые пуговицы с двуглавым орлом и якорями. Форменные пуговицы
старого флота.
- Лучше подождать, пока заснет, - говорит Иванов.
Значит, лучше не засыпать, но я не могу сопротивляться. Боль
немеет, и молочный свет становится дымным. Я слышу глухие голоса и
улавливаю только одну фразу: "Ветчина с горошком". Она
повторяется. Потом кто-то сухо смеется. Совсем как курица. Свет
тухнет...
Опять та же лампа на длинном грязно-белом шнуре и тот же
постоянный дым, но комната пуста. На некрашеном деревянном столе
грязная посуда. На блюде толстый ломоть консервированной ветчины.
Конечно, с горошком.
И я чувствую, что она имеет какое-то особое значение.
Дверь открывается, и я сразу закрываю глаза.
- Спит, - слышу голос Иванова.
Звенят тарелками. На столе знакомый свист самовара. Это,
несомненно, русские эмигранты.
- Хороший моральный эффект, - говорит один. - Но хватит ли
силы у вещества?
- Оно совсем недавно изобретено, - отвечает другой голос,
низкий и дребезжащий. - Осборн говорит, что в лаборатории их
министерства... - И голос обрывается.