"Сергей Адамович Колбасьев. Арсен Люпен ("Бахметьев" #1) " - читать интересную книгу автора

О похоронах альманаха он знает больше. Это очень старая и отличная
церемония, сопутствовавшая окончанию выпускных экзаменов по астрономии.
Тайный ночной парад всей старшей роты в столовом зале, удивительные
обряды, речи и песнопения. Нептун на троне из столов и красных одеял, гроб
альманаха на пушечном лафете и залп самой последней брани, изображающей
громовой салют с брига "Наварин".
Нет, все это, конечно, было очень весело, но всерьез можно говорить
только об одной традиции корпуса, о действительно древнем и неистребимом
законе братства всех воспитанников, о строгом законе, не допускающем даже
малейших проявлений неверности.
Одна из рот шла на обед по звериному коридору, и дежурный по корпусу
стоя в дверях своей комнаты, расслышал, как кто-то в строю негромко обозвал
его прохвостом.
После обеда роту не распускали, пока не пришел ее командир. Произнеся
краткую проповедь на тему о хамстве и о гражданском мужестве, он
скомандовал:
- Кто сказал слово "прохвост", шаг вперед, шагом марш!
И вся рота, не сговариваясь, четко и точно сделала шаг, вперед. Вся,
кроме одного человека.
Это был невысокий и сильный человек с темным лицом. Он знал, что за
такое дело рота останется без отпуска, а для него в ту самую субботу отпуск
был дороже жизни. Не знаю почему, кажется, из-за девушки.
Конечно, всю роту оставили и пустили его одного. И он пошел, хотя ему
было сказано: "Лучше останься с нами".
После этого с ним никто не разговаривал, его не замечали, смотрели
сквозь него, - он стал пустым местом. Он был сыном командующего флотом, но
никакие [28] силы на свете не могли ему помочь. Он должен был жить все в том
же безвоздушном пространстве и мог спастись только уйдя из корпуса.
Но сдаваться он не хотел. Он во что бы то ни стало, как его дед и отец,
должен был стать моряком.
Шесть дней в неделю он не имел права произнести ни одного слова, и
все-таки учился, но наконец не выдержал и остался на второй год в надежде,
что новая рота его примет.
Он ошибся. Снова к нему обращались только по службе, снова ему подавали
руку только на уроках танцев, снова он оказался отделенным глухой стеной от
всех остальных.
Его прежняя рота прислала ему прощенье ровно через год. В этот день он
смог заплакать, но еще в течение всех трех лет до выпуска он говорил с
трудом. Так было всегда, и иначе быть не могло. Несколько сот человек нужно
было согнать в рамки твердой и не слишком умной дисциплины, и дело это было
поручено примерно тридцати, по большей части совсем неумным, ротным или
взводным командирам.
А во главе стоял его превосходительство директор, знаменитый своей
налаженной седой бородой и умением внушительно кашлять.
С этой его привычкой у него иной раз получались недоразумения. Так,
однажды, услышав в лазарете кашель и решив, что его передразнивают, он на
двадцать суток посадил двоих кадет, которые, кстати, и не кашляли.
Вероятно, он сделал это для укрепления той самой дисциплины и для
поднятия геройского воинского духа. Вероятно, ради тех же высоких целей
генерал-майор Федотов и ему подобные насаждали в корпусе культ строевой