"Андрис Колбергс. Тень (Роман)" - читать интересную книгу автора

возвращался, на этот раз без захода в Ригу. Радиограмма извещала -
встречайте в Мурманске. Другая женщина была постарше и классом пониже,
она ехала домой из санатория "Кемери". Виктор благодаря своей
воспитанности и вполне литературному языку, посредством которого он
общался в миру, быстро завоевывал симпатию и доверие попутчиц. Особенно
после того, как, увлекшись, показал мальчику решение шарады из "Уголка
досуга" в каком-то журнале. Они бы не поверили, скажи им, что этого
опрятного парня с длинными, аристократическими пальцами неудержимо тянет
в грязные притоны, где собираются "синюшники", у которых с похмелья
дрожат руки, и где доступные женщины со следами былой красоты обсуждают
во всех деталях способности своих кавалеров, а у хозяина хаты тревогу
вызывает разве что стук в дверь не по условленному сигналу да
поножовщина, которая нет-нет да вспыхнет среди его гостей. Они забирались
сюда, как забиваются летучие мыши в темные щели, где, уцепившись за
пыльные потолочные балки и подремывая вниз головой, ожидают сумерек,
когда, ощерив полную острых зубов пасть, можно будет броситься на охоту
за насекомыми, по легкомыслию или необходимости покинувшими свои укрытия.
Тут пили всё, от чего не подыхали сразу на месте, и ничем не закусывали.
Тут обжуливали и обкрадывали любого, но чаще всего своих же, благо они
были рядом и собственные грехи не позволяли бежать в милицию. Дружба тут
была невозможна, да никто в нее и не верил, самым большим достоинством
здесь считалось урвать что-нибудь для себя силой или хитростью, и ничто
не вызывало большей насмешки, чем самопожертвование ради кого бы то ни
было. Тут бессчетное числе раз договаривались не выдавать своих в случае
провала, но милиция почему-то всегда забирала всех подчистую; потом в
лагерях и колониях они, размахивая табуретками, сводили счеты, и редко
кто из непосвященных понимал, что это не более чем ритуал, подобный
борьбе ящериц игуан на Галапагосских островах за самый теплый, нагретый
солнцем камень: шумят, угрожают друг другу, устрашающе раздуваются, но
никакого кровопролития. Эти, с табуретками, тоже обходились без крови -
себе же сделаешь хуже, могут ведь в карцер посадить или перевести на
тюремный режим.
Мать хозяина квартиры когда-то была "хипёжницей", слово это так
устарело, что отсутствует даже в словарях воровского жаргона, выпускаемых
для работников прокуратуры и органов милиции, хотя оно давным-давно в
ходу. Так называли красивых женщин, завлекавших денежных мужчин в отели
или на частные квартиры, где жертву потом грабили до нитки. Теперь это
была обрюзгшая вонючая старуха, лежавшая на кишащей клопами перине под
кучей грязного тряпья. Едва только откупоривали бутылку, она начинала
стонать, словно от ужасной боли, в надежде, что и ей нальют глоточек, а
иногда ударялась в слезы при виде того, как рушатся последние остатки
морали преступного мира. Безграмотные взломщики ее времен в сравнении с
нынешними просвещенными эгоистами выглядели милыми провинциальными
зайчатами-балагурами. Старуха, всю жизнь никого не боявшаяся,
чувствовала, что эти при первой возможности перережут ей горло, лишь бы
добраться до денег, спрятанных в перине. Сын вряд ли поднимет руку на
мать, но закроет глаза и отвернется, когда ее будут резать, а потом вся
эта свора набросится на перину, увязая по локти в пуху. Она охотно отдала
бы эти несколько сотен рублей сыну, но опасалась, что деньги только
раздразнят их и ускорят события, ведь тут все были уверены, что у нее