"Сидони-Габриель Колетт. Клодина замужем ("Клодина" #3) " - читать интересную книгу автора

И потом, мы с Рено замкнулись друг на друге - я стала взвинченной, меня
раздражали любые мелочи. Постоянное напряжение, ощущение зависимости - и
тягостное и сладостное, - полное физическое изнеможение выбили меня из
колеи. Я запросила пощады, передышки, остановки. И вот мы вернулись! Чего же
мне ещё? Чего не хватает?
Попытаемся привести в порядок смешавшиеся воспоминания, ещё совсем
близкие и вместе с тем уже столь далёкие...

День свадьбы я вспоминаю теперь как дурацкую комедию. Все три недели
после помолвки, предшествовавшие свадьбе, Рено часто бывал у меня, и я всё
время чувствовала на себе его настойчивый взгляд, меня приводил в смущение
любой его жест (хотя мой обожаемый Рено держал себя вполне корректно), а от
одного воспоминания о его губах, всё время ищущих моего тела, меня бросало в
тот четверг в дрожь. Я не могла себе объяснить его сдержанности в те дни! Я
была готова пожертвовать ради него всем, чего он ни пожелай, и он отлично
это чувствовал. Однако он загнал наши отношения в изнурительные рамки
приличий и оберегал их с видом знатока, понимающего толк в собственных (да и
моих тоже?) грядущих удовольствиях. Распалившаяся Клодина нередко бросала на
него раздражённый взгляд после поцелуя, слишком короткого и обрывавшегося
прежде, чем... преступалась грань дозволенного моралью ("Да какая, в
сущности, разница: сейчас или через неделю? Вы зря меня изводите, я так
устала ждать!.."). Он же, не щадя нас обоих, так и не тронул меня до
свадьбы, этого торопливого "сочетания браком".
Я не на шутку разозлилась от того, что непременно должна оповестить
господина мэра, а также господина кюре о своём решении жить с Рено, и потому
наотрез отказалась помогать в подготовке к свадьбе и отцу, и кому бы то ни
было ещё. Рено вооружился терпением, отец же проявлял никому не нужное
самоотречение, шумное и показное. Только Мели обрадовалась, что явилась
свидетельницей счастливого финала любовной истории: она мечтательно
мурлыкала, притулившись над сточным желобом невесёлого дворика. Фаншетта в
сопровождении ещё нетвёрдо державшегося на ногах Лимасона, "ещё более
прекрасного, чем сын египетского божества Птаха", обнюхивала содержимое
картонных коробок, новые тряпки, длинные перчатки, вызвавшие у неё
неподдельное отвращение, и стала молотить лапками по моей белой кружевной
вуали.
Этот продолговатый рубин в форме сливы, который висит у меня на шее на
тонкой золотой цепочке, Рено принёс мне за день до свадьбы. Я помню, отлично
помню! Меня соблазнил его цвет розового вина; я поднесла его к глазам и
стала рассматривать на свет, а другой рукой опёрлась на плечо стоявшего на
коленях Рено. Он рассмеялся:
- Клодина! У тебя глаза косят, как у Фаншетты, когда она следит за
полётом мухи.
Не слушая, я сунула рубин в рот, "потому что он, наверное, тает как
леденец и пахнет малиной"! Рено сбило с толку это новое и весьма
своеобразное восприятие драгоценных камней, и на следующий день он принес
конфеты. По правде говоря, я им обрадовалась не меньше, чем рубину.
В то великое утро я проснулась раздражённой и сразу стала брюзжать, на
чём свет стоит кроя мэрию и церковь, неподъёмное платье со шлейфом, слишком
горячий шоколад и Мели в фиолетовом кашемировом платье с семи часов утра