"Сидони-Габриель Колетт. Рождение дня" - читать интересную книгу автора

Однако Элен - это девица в полном смысле этого слова, что она тут же мне и
доказала. Она набросилась на это "ну и..?" с доверчивостью животного, на
которого ещё никогда не ставили капкан, и начала:
- Ну и вот, мадам, я хочу вам показать, что я достойна доверия... в
общем, того приёма, который вы мне оказали. Я не хочу, чтобы вы считали меня
вруньей или... В общем, госпожа Колетт, это верно, что я живу совершенно
независимо и что я работаю... Но всё-таки вы достаточно знаете жизнь, чтобы
понять, что бывают такие не слишком весёлые часы... что я тоже женщина, как
и другие... что нельзя избежать каких-то симпатий... каких-то надежд, и вот
как раз эта-то надежда меня и обманула, поскольку у меня были основания
верить... В прошлом году, здесь же, он мне говорил, и совершенно
недвусмысленно...
Не столько из хитрости, сколько чтобы дать ей передохнуть, я спросила:
- Кто?
Она его назвала как-то очень музыкально:
- Вьяль, мадам.
Упрёк, который можно было прочитать в её глазах, относился не к моему
любопытству, а к тому лукавству, которое, по её мнению, было ниже нашего
достоинства. Поэтому я запротестовала:
- Я, милая моя, хорошо понимаю, что это Вьяль. Только... что же нам с
этим делать?
Она замолчала, приоткрыв рот, прикусила свои пересохшие губы. Пока мы
говорили, упругое древко солнца, усеянное пылинками, приближалось к ней и
стало ей жечь плечо, а она шевелила рукой, отгоняя ладонью, как муху, печать
света. То, что ей оставалось сказать, не выходило из её губ. Ей оставалось
сказать мне: "Мадам, я полагаю, что вы являетесь... подругой Вьяля и что
поэтому Вьяль не может меня любить"
Я бы охотно ей это подсказала, но секунды шли, и ни я, ни она не
решались говорить. Элен немного отодвинула своё кресло, и лезвие света
скользнуло по её липу. Я была уверена, что через мгновение вся эта юная
планета - открытые, закруглённые, лунообразные лоб и щёки - растрескается,
оказавшись во власти подземных толчков рыданий. Белый пушок, обычно лишь
слегка заметный, увлажнился вокруг рта росой волнения. Элен вытирала виски
концом своего разноцветного шарфа. Бешенство искренности, дух отчаявшейся
блондинки исходил от неё, хотя она и сдерживалась изо всех своих сил. Она
меня умоляла понять, не заставлять её говорить; но я внезапно перестала
заниматься ею как Элен Клеман. Я ей нашла место во вселенной, посреди тех
белых зрелищ, коих анонимным зрителем либо горделивым дирижёром я была. Эта
честная жертва одержимости никогда не узнает, что в моей памяти она
оказалась достойной встретиться со слезами наслаждения подростка, - с первым
ударом тёмного огня, на заре, по вершине голубого железа и фиолетового
снега, - с цветовидным разжатием сморщенной руки новорождённого, - с эхом
единственной, долгой ноты, вырвавшейся из птичьей гортани, сначала низкой, а
потом такой высокой, что в момент, когда она оборвалась, она уже казалась
мне скольжением падающей звезды, - и с теми языками пламени, моя самая
дорогая, с теми растрёпанными пионами пламени, которые пожар развевал над
твоим садом... Довольная, Ты сидела за столом счастливая, с чайной ложечкой
в руке, "поскольку речь шла всего лишь о соломе"...
Впрочем, я охотно вернулась к Элен. Она лепетала, вся запутавшаяся в
своей неуютной любви и в своём почтительном подозрении. "А, ты здесь!" -