"Сидони-Габриель Колетт. Дом Клодины ("Клодина" #6)" - читать интересную книгу автора

ощетинивается на отрезвевшую от игр девочку своими холодными лавровыми
листьями, вздымает на нее сабли юкки и переплетенные гусеницы ветвей
араукарии. Со стороны Мутье, где ветер шутя, не зная преград, пробегает по
лесной зыби, доносится стон морской пучины. Сидя в траве, Малышка неотрывно
смотрит на лампу, которую на миг что-то заслоняет: кто-то провел перед
лампой рукой со сверкающим наперстком. Это та самая рука, чьего жеста
достаточно, чтобы Малышка поднялась: побледневшая, угомонившаяся,
вздрагивающая, как ребенок, впервые переставший быть веселым вампирчиком,
бессознательно опустошающим материнское сердце, слегка подрагивающая от
ощущения и осознания, что и эта рука, и этот огонек, и эта склоненная над
работой голова у лампы - центр и тайна, где зарождаются и откуда в виде
кругов - чем дальше, тем менее ощутимы свет и первоначальный импульс -
расходятся тепло гостиной с ее флорой срезанных стеблей и фауной мирных
домашних животных, гулкость сухого, хрустящего, как горячая булка, дома, уют
сада, деревни... За их пределами все - опасность и одиночество.
"Моряк" робкими шажками пробует твердую почву и бредет в дом,
отвернувшись от восходящей на небе желтой и огромной луны. Приключения?
Странствия? Гордыня, порождающая эмигрантов?.. Не отводя глаз от сверкающего
наперстка и руки, двигающейся перед лампой, Киска вкушает от дивного удела:
чувствовать, что ты - подобно дочкам часовщицы, прачки и булочника - дитя
своей деревни, враждебной как варварам, так и колонистам, быть одной из тех,
кто ограничивает свой мир концом ближнего поля, дверью в лавку, кружком
света вокруг лампы, время от времени затеняемой родной рукой с серебряным
наперстком, тянущей нить.

ПОХИЩЕНИЕ

Больше я так жить не могу, - говорит мне мама. - Этой ночью мне опять
приснилось, что тебя похитили. Я три раза поднималась к тебе и не могла
уснуть.
Я с состраданием смотрю на нее: она выглядит усталой, беспокойной. Я
молчу, потому как не знаю, чем помочь.
- И это все, что ты можешь сказать мне, маленькое чудовище?
- Черт возьми, мама... Ну что я могу сказать? Ты как будто злишься на
меня за то, что это всего лишь сон.
Мама воздела руки к небу и кинулась к двери, при этом шнур ее пенсне
зацепился за торчащий из ящика ключ, цепочка лорнета - за щеколду двери, а
косынка обвилась вокруг острой готической спинки стула в стиле Второй
империи[5] и увлекла его за собой; мама сумела удержаться от проклятия и,
бросив на меня негодующий взгляд, исчезла.
- И это в девять лет!.. Так отвечать мне, когда я толкую о серьезных
вещах!
После замужества моей сводной сестры мне досталась ее комната на втором
этаже с обоями в васильках по сероватому фону.
Покинув свою детскую - бывшую привратницкую над входом в дом,
поднадзорную маминой спальни, облицованную плиткой, с толстыми балками, - я
вот уже месяц спала в кровати, о которой не смела и мечтать: занавеси
балдахина из белого гипюра на подкладке ослепительно синего цвета
закреплялись сверху на отлитых из чугуна и посеребренных розах. Эта
полугардеробная-полутуалетная комната принадлежала мне, и в час, когда дети