"Сидони-Габриель Колетт. Дуэт" - читать интересную книгу автора

- Ты все равно лучше всех! - выпалила она, когда Мишель проходил мимо
секретера.
Он не привык слышать от нее такое и с улыбкой остановился.
- Неужели дела совсем плохи, Мишель?
В умоляющем тоне Алисы он прежде всего уловил желание быть успокоенной,
и успокоил ее:
- Нет, малышка, не совсем. Не хуже, чем у других. Но что ты хочешь?
Кровля отслужила свое, на ферме все полувековой давности... Думаю, Шевестр
крадет не слишком много... Мы должны сделать выбор, отдать все наши
сбережения, весь доход от "Маленького казино", чтобы омолодить, поставить на
ноги Кран-сак... Как подумаю, что еще три года назад один фильм шел по пять
месяцев, что каждую зиму мы ставили в провинции ревю-феерию и костюмы нам
переделывала Жанна Разими. Как подумаю...
Алиса снова перебила его, вытянув ладонь с сомкнутыми пальцами.
- Нет, не думай об этом. Вот об этом думать не надо. Ивняк...
- Деревья пошли развилками. За это добро не выручишь и трех тысяч.
- А почему они пошли развилками?
Он посмотрел на нее сверху вниз - ему нравилось так смотреть, когда он
стоял, а она сидела - со снисходительной жалостью знатока.
- Почему? Бедная малышка! Неужто не знаешь?
- Нет. А ты?
У него вырвался тихий смешок.
- Я тоже. Ничего не смыслю во всех этих хитростях. Шевестр говорит:
жара виновата. Но Мор, арендатор, утверждает, что, выруби Шевестр два года
назад все подчистую... Хотя, с другой стороны, почва тут недостаточно рыхлая
для ивняка... А я в этом во всем, как ты понимаешь...
Он поднял ладонь, отогнув мизинец, как в игре "голубок летает". Затем
умолк, перестал смеяться и подошел к стеклянной двери, которая вела в сад.
Весеннее буйство свежей листвы, необрезанных побегов и длинных молодых
ветвей роз, покрасневших от яростного прилива сока, приближало к дому
запущенные лесные угодья. На тополях золото и медь распускающихся листьев
еще не уступили место зелени. Дикая яблоня, чьи белоснежные лепестки были
подбиты алым, сумела восторжествовать над хиреющим иудиным деревом, а кусты
сирени, спасаясь от смертоносной тени аукубы с ее лакированной кроной,
тянули сквозь гущу широких ненасытных листьев, по-змеиному пятнистых, свои
хрупкие ветви, усеянные сливочно-белыми звездочками...
Мишель окинул взглядом заросшую аллею, опушку рощи, которую больше не
прорежали, втянул воздух, полный множества ароматов.
- У них настоящая война, - вполголоса проговорил он. - Если на них
смотреть слишком долго, это уже не радует глаз...
- Что не радует глаз?
Обернувшись, она сравнивала теперешнего Мишеля с тем, каким он был год
назад. "Ни лучше, ни хуже..." Они были одного роста, но она казалась очень
высокой, а он - слегка приземистым. Он в большей степени, чем она, пускал в
ход свое чисто физическое обаяние, юношескую живость движений - это
выработалось в нем от нескольких профессий, где нужно нравиться и женщинам и
мужчинам. При разговоре он сверкал безупречными зубами, яркими карими
глазами. Чтобы скрыть уже чуть дряблый подбородок, он недавно отпустил
бородку, мягкую и курчавую, очень короткую и словно нарисованную на коже, от
уха до уха - при его низком лбе в круглых завитках, небольшом носе и четко