"Сидони-Габриель Колетт. Дуэт" - читать интересную книгу автора

четко. Над затихшими полями соловей-виртуоз начал свою ночную сюиту трелей,
звучных флейтовых нот, вариаций на бесконечном дыхании, одиноких звуков,
похожих на жемчужину, скатившуюся с влюбленной жабы. "Он тоже слышит, -
поняла Алиса. - Он думает об этом. Думает о прошлой ночи. Будь осторожна".
Она ощутила второе дыхание, словно опытный пловец.
- Нет, - сказала она. - Все было не так. Совсем не так. Я и сама вполне
могла бы вообразить... то, что вообразил ты. Но этот парень...
Она остановилась - хотела проверить, стерпит ли Мишель, что она так
называет Амброджо.
- ...этот парень, когда я узнала его получше, оказался совсем не таким,
как я думала. Да, представь себе. Он... тоньше, гораздо содержательнее, чем
можно было подумать, он... увлекается массой всего такого, что меня когда-то
занимало... Он музыкант... Поэтому мы с ним много разговаривали... Что?
- Я ничего не говорю, - ответил Мишель. - Я только смеюсь.
Она грустно взглянула ему в лицо, почти неразличимое в темноте.
- Мишель, прошу тебя... Я стараюсь как могу, вот и ты тоже постарайся
быть искреннее, проще, иначе станет невозможным то, о чем ты меня просил и
что я силюсь сделать. Тебе тоже приходилось болеть, и ты знаешь, что такое
выздоровление, это состояние... неуверенности, головокружения от малейшей
усталости, эта потребность в доверии и поддержке...
Она увидела, как среди сумрака поднялась его тонкая рука, и запнулась.
- Хотелось бы, - сказал он почти громко, - очень хотелось бы, чтобы ты
не говорила о своем выздоровлении. Пропусти это. И расскажи остальное.
Только остальное.
Она приняла этот мяч с легкостью хорошего игрока.
- А остального-то и нет! - воскликнула она. - Ты же не заставишь меня
рассказывать во всех подробностях, как после долгой беседы наступает минута
самозабвения - результат лихорадочного возбуждения в поздний час...
свидетельство - да, пусть излишнее, и даже неуместное - доверия и дружбы,
которая щедро раскрылась один раз и сочла бы бессовестным не раскрыться
снова...
От непомерного усилия у нее покраснели глаза и скулы. Она встала,
прошлась и уронила руки, громко жалуясь:
- Стыдно заставлять меня рассказывать... Стыдно... И это ничего не
даст, ничего не поправит... Наоборот... Если ты думаешь, что я в глубине
души смогу тебе это простить... теперь-то ты доволен, конечно же...
Она распахнула дверь в сад и вобрала в себя дыхание весенней ночи, до
того совершенной, до того великолепно украшенной недвижными ароматами,
неосязаемой влажностью, соловьиным пением и луной, что на глаза ей
навернулись гневные слезы: "Нет, это слишком глупо... Такая ночь! Испортить
такую ночь, когда мы могли бы, укрывшись, посидеть на скамейке, поглядеть,
как смещаются звезды и заходит луна..."
Она вдруг по-настоящему оценила позднюю пору любви, безбурное время,
когда любовное влечение упокаивается в сокровенных глубинах сердца, и
обернулась, желая спасти все то, чему грозила гибель. В тот же миг до нее
дошло, что Мишель молчит. Он все еще полулежал на диване, опершись на
локоть.
- Мишель!
- Да?
- Что с тобой?