"Сидони-Габриель Колетт. Дуэт" - читать интересную книгу автора

Она ушла, волоча за собой по полу красный шарф, словно пустой невод.
Когда он решился войти в спальню, Алиса, казалось, уже спала,
повернувшись лицом к стене. Между шапкой черных волос и натянутым до
подбородка одеялом Мишелю были видны только нежный изгиб ее опущенных ресниц
и бесшумно дышавшие необычной формы ноздри. Стоило ей закрыть по-западному
серо-зеленые глаза - и лицо ее уже целиком принадлежало Дальнему Востоку.
По нервной дрожи, которая охватила Мишеля, когда его тело коснулось
холодных простыней, он определил, сколько времени провел один, на диване,
перечеркнутом лунным лучом. Он намеревался спать в библиотеке, несмотря на
скребущуюся мышь, несмотря на когтистое насекомое, бьющееся в окно.
Улегшись, он приготовился страдать в неподвижности. Но его мучениям пока еще
недоставало ритма, размеренности и системы. Боль поминутно покидала его,
уступая место мелким повседневным заботам: "Хотел попросить Виллемеца, чтобы
он одолжил мне Канделера - объехать наши казино... Забыл написать Амброджо,
чтобы он задержал печатание программ для театра на площади Звезды..." Вдруг
он вспомнил: послезавтра его ждет к обеду крансакский мэр, и ему стало тяжко
и тошно.
Он потушил лампу, и сквозь решетчатые ставни в комнату вплыла арфа
лунного света. Мишель повернул голову к кровати Алисы: "Неужели она спит?
Даже не верится..." Он не доверял неподвижности ее тела - она лежала на
боку, подогнув колени, овеянная слабым ароматом, такая близкая, что можно
было дотронуться. Он знал - и это много раз доставляло ему наслаждение, -
что Алиса способна лежать без движения ночи напролет. В ту пору, когда их
любовь искала всевозможные виды сладостного самоотречения, Мишель мог целую
ночь глядеть на свою молодую жену, лежавшую рядом, такую воздушную, с
закрытыми глазами, и никогда не знал точно, спит она или нет... "Неужели она
в самом деле может спать после такого дня?"
Ему казалось, что он испытывает боль, но то было всего лишь волнение,
беспокойство, вызванное чрезмерной усталостью. Пытаясь нащупать между
ребрами место, где могла угнездиться и вызреть блуждающая боль, он старался
не двигаться, избегать шума, какой производит в ночной тиши голый человек,
ворочающийся под одеялом. Это ощущение неопределенности не отпускало его и
во сне, ему все снилось, будто он бодрствует и никак не может понять,
притворяется Алиса или нет.
Когда он открыл глаза, кровать рядом была пуста, а разбудивший его
резковатый бодрый голос доносился от окна и был обращен не к нему.
- Да, Шевестр, вот такие мы лентяи! Сейчас полдевятого, а муж,
представьте себе, еще спит! Что вы нам скажете хорошего? Приятные новости,
как всегда?
Мишель окончательно проснулся, тяжелые сны улетучились, и только
какая-то тревога с неясными очертаниями плыла из дальнего далека ему
навстречу. Сперва он дал этой тревоге облик и имя своего управляющего.
"Зря она шутит с Шевестром, - подумал он. - У него чувства юмора
хватает только на то, чтобы играть со мной скверные шутки, вроде той истории
с ипотекой..."
- Алиса! - глухо позвал он.
Она обернулась, отняв руки от подоконника, на который опиралась, вся
голубая в длинном, до пят, одеянии из блеклого китайского шелка, которое она
называла халатом домашней хозяйки. И тут он понял свою ошибку. Его мукой,
его болезнью, межреберным спазмом, не дававшим ему дышать, была эта высокая