"Сидони-Габриель Колетт. Дуэт" - читать интересную книгу автора

гладить ее в нужном направлении, под стать неизменной прическе Алисы - она
носила ровную густую челку, подстриженную параллельно прямым бровям, и
никогда не завивала волосы. Одевалась она очень смело, но какая-то
непонятная робость не давала ей хоть что-то изменить в прическе.
- Хватит, Мишель, ты меня утомляешь...
Он наклонился над запрокинутым, влекущим лицом, почти не накрашенным,
упрямо не желающим стареть, над глазами, умеющими мгновенно закрываться -
как от скуки, так и от избытка блаженства.
"Если продам Крансак, то снова буду на коне... Имение, даже если его не
обновлять, - чудовищная обуза. Продав Крансак. я бы почувствовал себя
налегке, больше заботился бы о благополучии Алисы... Я бы еще повкалывал
ради нее... ради нас обоих..." В своих внутренних монологах он охотно
пользовался романтическим жаргоном - вот так же он зачем-то поводил плечами,
в знак того, что борется за жизнь.
- Какая ты неженка сегодня утром. Ночью ты была другой...
Она не стала возражать, но и не открыла глаз, показав лишь узкую
голубовато-белую полоску между начерненными ресницами и еще улыбку своих
губ. Он приласкал ее грубовато-откровенными словами любви, а она слушала,
вздрагивая ресницами, словно он встряхивал над ней мокрый букет... И он и
она всегда с готовностью отдавались этим вспышкам чувства, которые дарили им
случай, дорога, резкая смена времен года. Приехав накануне в весеннюю грозу,
они обнаружили в Крансаке дождь, заходящее солнце, радугу над рекой,
отяжелевшие сирени, встающую в зеленом небе луну, крохотных лакированных жаб
под ступеньками крыльца, а ночью они слышали, как с высоких сосен срываются
крупными каплями запоздавшие ливни и соловьиное пение...
В то мгновение, когда муж прижимал к себе голову и горячее плечо Алисы
и мял ей подбородок забывшей о нежности рукой, она отстранила его, тихо
заметив:
- Сейчас войдет Мария! Уже половина первого!
- Ну и что? Пускай входит! Она заставала нас не раз и не два!
- Да. Но мне это никогда не нравилось. И ей тоже. Одерни джемпер.
Пригладь волосы.
- Ну ладно, - поставил точку Мишель, - будем вести себя естественно.
Шухер, легавые идут!
Алиса никогда не смеялась, если муж отпускал очередную тяжеловатую
шутку с заранее известными словами. Но и не выказывала раздражения,
поскольку давно уже научилась видеть в нем за нарочитой вульгарностью
глубоко скрытую утонченность. "Я не хочу, чтобы ты острил, - говорила она, -
ведь ты остроумен, только когда тебе плохо".
Вдалеке под ногами Марии заскрипел паркет, покоробившийся широкими
волнами, она толкнула дверь и всунула в комнату лишь верхнюю половину
туловища:
- Мадам желает, чтобы первый раз позвонили к обеду?
- А я? Я что, уже не в счет, старая ты перечница? - шутовским тоном
осведомился Мишель.
Мария сильно смахивала на лошадь или, вернее, на кузнечика с головой,
напоминающей лошадиную. Она рассмеялась, поблагодарила Мишеля, подмигнув ему
маленьким блестящим глазом, и закрыла за собой дверь. Алиса, встав, собирала
карандаши.
- Ты на все готов, лишь бы умаслить эту Марию.