"Сидони-Габриель Колетт. Дуэт" - читать интересную книгу автора

гадость ателье Эшенбаха..."
Алиса скомкала лист, попробовала нарисовать цветными карандашами
гарнитур: колье, пояс и браслет, который вначале ей понравился. "Пластины из
толстого стекла... А сюда - шарики из металла и экзотических пород дерева...
Или лакированные сливовые косточки... Итог: дурацкая безделушка в стиле
"Уганда". Нет, я явно не в форме..." Она отодвинула карандаши и бумагу,
прислушалась, как дождевая капля ритмично падает в лужу. "Она поет: ми,
соль, соль, ми, соль, соль-диез..."
- Если бы только, - раздался неуверенный голос, - если бы только я мог
утешиться тем, - нет, что я говорю? А впрочем, это все-таки было бы
утешением - если бы я мог сказать себе, что просто взбунтовались чувства...
Алиса стиснула зубы: "Опять начинается".
- В жизни женщины - я говорю о женщине уравновешенной, - вспышка грубой
чувственности почти всегда бывает неким исключением, кризисом, болезненным и
скоротечным... Ты понимаешь меня, Алиса?
- Вполне.
"И вдобавок сижу с серьезным видом, - договорила она про себя. -
Правда, на меня давно не нападал бесшабашный смех. Но почему мужчина,
рассуждая о женской чувственности, обязательно говорит при этом чудовищные
глупости?"
Приободрившись, Мишель встал, прошелся широкими, тяжелыми шагами,
широко раскрыл руки, подчеркивая стремление к справедливости, желание быть
кротким. Но дойдя до конца комнаты, до книжных шкафов, всякий раз
поворачивался на каблуках так резко, что в его натужное благодушие не
верилось.
- Интрижка, да, интрижка... Допустим... Если бы только... Что ты
хочешь, так я устроен...
Продолжая спокойно рисовать, Алиса то поглядывала на мужа украдкой, то
напрягала слух. Она улавливала обрывки фраз, вариации на одну и ту же
назойливую тему, которую она называла "тональность "если бы"". Мишель
остановился у секретера, щелкнул зажигалкой, и Алиса словно проснулась: она
не думала больше ни о чем, кроме этого измученного лица "За такое короткое
время - и так изменился!.. Точно его загримировали. С ним невыносимо скучно,
но он угасает на глазах. Он стал плохо есть, почти не ест мяса. Я готова
терпеть что угодно, лишь бы не видеть, как он гаснет. Это осунувшееся лицо,
полузакрытый левый глаз, горький смешок... Бедный мой Мишель! Вот такое же
лицо было у него после банкротства Спелеева: мы тогда оказались на мели, и
кончилось это паратифом..."
Алиса нахмурила брови, ее наполняла нежная недоброжелательность, пока
еще не ведавшая, на что она направлена, но уже готовая броситься между
Мишелем и болезнью, Мишелем и опасностью, Мишелем и ранами, нанесенными
рукой Алисы... Она смотрела, как он шагает взад-вперед, точно помешанный, и
опустила глаза, почувствовав, что ее взгляд стал слишком пылким.
- ...И ты могла бы признать, что я не совсем неправ, Алиса?.. Так,
Алиса?
- Что-что?..
- Честное слово, она меня даже не слушает!
С нежным упреком он положил ей руку на голову:
- Бедная маленькая мучительница... - сказал он. Она извинилась с
принужденной улыбкой: