"Сидони-Габриель Колетт. Дуэт" - читать интересную книгу автора

Мишель поднял голову и вытер потное лицо. Он знал, что второе и третье
письмо - одно полное благодарности, другое полное обещаний - ничем не
уступали первому и что во втором большим грязным пятном выделялось игривое
четверостишие, в котором "Алиса" непристойно рифмовалась с "абрисом"... Он
спокойно и безнадежно махнул рукой. "Это непоправимо. Что может быть хуже
такого положения, когда сомнений уже нет? И кроме того, как только она
решится при мне снять платье, повернуться ко мне спиной, чтобы перешагнуть
через край ванны, стать на четвереньки, чтобы поискать закатившееся кольцо
или помаду, и..."
Мишель вскочил, словно его столкнули со стула: "Просто невероятно,
сколько мерзости может уместиться в трех письмах... Все написано, все
показано, честное слово, они ни о чем не забыли..."
- Ни о чем, даже о том, что я больше всего любил! - выкрикнул он.
Звук собственного голоса испугал его, он огляделся. Сквозь
полуприкрытые ставни брезжил рассвет, почти такой же синий, как лунный свет.
"Светает... Уже! Как быстро проходит время. Уже светает. Мне было так
спокойно. Ну, не то чтобы спокойно, но я был один... Когда она встанет...
Что делать, когда она снова откроет эту дверь? Начнутся вопросы, недоумение,
участливая тревога. И она скажет, что я веду себя неразумно, и она подойдет
ко мне и положит мне руки на плечи, эта недотрога! Поднимет прекрасные
руки... И что мне теперь делать с ее поднятыми руками, с темными ямками
подмышек? И с ее родинкой возле пупка? Родинкой величиной с монету в десять
су..."
Он не замечал, что, восхваляя Алису, пользуется выражениями из их
прежнего общего страстного лексикона - порой она еще позволяла ему это, в те
мгновения, когда от звука этих слов вздрагивала, закрывала глаза, дышала
сквозь стиснутые зубы, как при сильном холоде... "Неповторимая родинка!
Большая, как радужка глаза. И подвижная, когда Алиса того хотела... Я
говорил ей: "Много женщин повидал я на своем веку, но ты единственная, кто
подмигивал мне животом!" Много женщин? Скажете тоже... Да что они все
значили по сравнению с ней..."
Не договорив слова, он потерял сознание. Но время покоя еще не пришло
для него, и тяжесть собственной головы сразу же привела его в чувство. Он
встряхнулся, встал, увидел, что синева за окном белеет, и открыл ставни.
Вместо света, которого он страшился, и протянувшихся от края бледного неба
лучей на него взирали серая заря и спящие деревья, согнувшиеся под полной
воды шевелюрой. Из-за запертой двери глухо донесся крик петуха; в воздухе
возник запах хлева, и пустой желудок Мишеля болезненно сжался. "Если я поем,
все пропало. Я себя знаю". Он потушил лампу на секретере, но не открыл ящик,
где лежал револьвер. "Я - и сделаю такое в своем доме? Чтобы увидела
Алиса?.. А Мария, что сказала бы Мария?.."
Он застегнул пиджак, нащупал в кармане бумажник. "Взвесив все, его надо
взять с собой, поскольку деньги лежат в ящике. Так-так, что у нас еще...
носовой платок? Да, платок здесь. Записная книжка? Записная книжка. Кажется,
ничего не забыл".
Чтобы не скрипнуть дверью, он не без труда вылез через балкон. "Как
влюбленный, мадам! Влюбленный, у которого слегка онемели ноги..." На ходу он
задел желтый жасмин и майскую розу, и они обдали его затылок целым дождем
мелких капель, таким холодным, что он не удержался от неосторожного
"ой-ой-ой!" На краю террасы он обернулся и окинул взглядом хмурый,