"Сидони-Габриель Колетт. Кошка" - читать интересную книгу автора

принялся бессмысленно ходить из спальни в ванную и обратно в спальню, как
делают люди, уставшие настолько, что не могут заставить себя лечь в постель.
Высунувшись в окно, он отыскал недобрым взглядом белую груду,
обозначающую место неоконченных "работ", потом начал выдвигать и задвигать
ящики, открывать и закрывать коробки, где тайно хранились истинные его
сокровища: золотой доллар, перстень с печаткой, агатовый брелок,
прикрепленный к цепочке от отцовых часов, несколько красно-черных зерен
заморской канны, перламутровые четки первого причастия, сломанный тонкий
браслет юной, одержимой бурными страстями любовницы, чье пребывание здесь
было столь же кратким, сколь и шумным... Прочие же мирские его блага
заключались единственно в сброшюрованных и переплетенных книгах, письмах и
фотографиях...
Он задумчиво перебирал обломки минувшего, блестящие пустячки, подобные
ярким камушкам, какие натаскивают в свое гнездо вороватые сороки. "Надо бы
выкинуть все это... или оставить? Это теперь безразлично мне... Безразлично
ли?" Единственное дитя своих родителей, Ален дорожил всем, чем владел
безраздельно, на что никто никогда не притязал.
Взглянув на свое отражение в зеркале, он почувствовал досаду на самого
себя. "Да ложись же спать! Совсем расклеился, смотреть тошно, - промолвил
он, обращаясь к молодому красивому блондину. - Меня считают красивым только
потому, что я блондин. Будь у меня черные волосы, я выглядел бы просто
уродом". В который уже раз он неодобрительно посмотрел на свой несколько
вытянутый нос и слишком длинные щеки, но и в который раз раздвинул губы в
улыбке, чтобы похвастать зубами, любовно провел ладонью по необыкновенно
густым, волнистым от природы светлым волосам и с удовольствием отметил цвет
своих зеленовато-серых глаз, осененных темными ресницами. В углах
улыбающегося рта прорезались две морщины, обведенные синими тенями глаза
запали, на верхней губе уже топорщилась белесая щетина, отросшая за день:
"У, что за рожа! Глядеть противно. Срам. Ничего не скажешь, хорош женишок!"
Издали, из глубины зеркала, на него глядела пристально и важно Саха.
- Иду, иду!
Он бросился на широченную свежую простыню, стараясь не обеспокоить
кошку, скороговоркой пробормотал над ней всегда одни и те же хвалебные
слова, долженствующие восславить изящество и достоинства, присущие лишь
кошке из породы чистокровных шартре, маленькому созданию без единого изъяна.
- Мой толстощекий медвежонок... Чудная, чудная, чудная кошечка...
Голубая моя горлица... Мой жемчужный бесенок...
Стоило ему погасить свет, как Саха принялась осторожно месить лапками
грудь своего друга, прокалывая коготком при каждом нажиме шелковую пижаму и
цепляя кожу ровно настолько, чтобы Ален испытывал от этих уколов боязливое
удовольствие.
- Еще семь дней, Саха! - вздохнул он.
Через семь дней и семь ночей начинается новая жизнь под новым кровом, с
молодой женщиной, влюбленной в него и неукрощенной... Ален погладил теплый
влажный мех зверька, пахнущий свежеподстриженным самшитом, туей, тучными
травами. Громко мурлычущая кошка поцеловала его в темноте на кошачий лад, на
мгновение коснувшись влажным носом верхней губы Алена, у корня носа.
Бесплотный, быстрый поцелуй, каким она редко награждала его...
- Ах, Саха! Наши ночи...
Свет от фар автомобиля, едущего по соседней аллее, пронизал толщу