"Александр Колпаков. Гриада" - читать интересную книгу автора

колесе" под куполом какого-то фантастического цирка, где огни люстр,
разноцветные одежды зрителей, блеск стекол биноклей, ярко-желтый песок
арены с брошенным на него впопыхах алым клоунским плащом сменялись с
быстротой молний; и казалось, что весь этот калейдоскопический хаос
красок ринулся, чтобы смять, раздавить меня.
Внезапно я почувствовал, что слабею, и безвольно опустил голову. В
отяжелевшей голове бились беспорядочные мысли.
"Мы существуем, или нас уже нет?.." - хотел я спросить Самойлова,
но вместо слов вырвалось лишь невнятное бормотание. Последнее, что я
успел заметить, была рука академика, слабо шарившая близ аварийной
кнопки, включающей тормозные двигатели.
...Очнулся я уже на койке в салоне. Было тихо. Во рту ощущалась
приятная горечь препарата "ВГ". Самойлова в салоне не было. Жив ли он?
Я окликнул его.
- Ну что, дружок, - отозвался он из лаборатории. - Очнулся? Знаешь
ли ты, что произошло? - оживленно заговорил он, входя в салон, как
будто ничего не произошло. - При приближении к гравитонной скорости (я
отметил этот новый для меня термин) начался распад материи на
гравитоны - именно то, что происходит все время в двигателе ракеты. Я
пытался проверить эти новые данные математически. Считай, что мы
открыли новую страницу в науке.
- И как подвижники науки, едва не пожертвовали для этого жизнью, -
слабо усмехнулся я.
- Стоило! Стоило, брат! Наука требует жертв! Не правда ли? - и он
снова удовлетворенно потер руки.
- Но кто сообщил бы об этом открытии людям? - напомнил я ему.
- Ах, да... ты прав.
Самойлов вдруг сделался серьезным.
Лишь теперь я отчетливо вспомнил все, что видел, теряя сознание, и
сильно встревожился за академика.
- Вы очень бледны. Вам плохо? - спросил я.
- Пустяки! А как ты себя чувствуешь?
Я попытался встать и не смог. Это было скорее не мышечная
слабость, а безотчетная апатия, неумение сосредоточить волевое усилие
на механическом движении мышц. Я сказал об этом Самойлову. Он кивнул
головой:
Этого следовало ожидать. Нервная ткань наиболее восприимчива к
малейшим изменениям. Распад ничтожной доли ее - и вот...
Он замолчал, присел в кресло и потер ладонью лицо.
- А вы?.. Как же вы? - снова спросил я.
- Очевидно, у меня больше нервной массы, устойчивее мозг. Да ты не
расстраивайся, - ободряюще улыбнулся академик. - Вероятно, твой
организм быстрее подвергается внешним изменениям, но он так же быстро
сможет восстановиться, а вот мой старый организм трудно вывести из
строя, но зато и восстановить нелегко.
- Вам нужно прилечь, - потребовал я.
- Я еще могу продержаться, - возразил он тоном, не допускающим
возражений. - Поправляйся скорее. - И нетвердой походкой тяжело прошел
в Централь управления.
После ухода Самойлова я попытался подняться. Но это было нелегко.