"Виктор Колупаев. Вдохновение" - читать интересную книгу автора

хотел". Что он мог ответить на это? Ведь он и так писал про Кангалассы.
Значит, жена просто не видела этого. Даже младшая дочь, и та все время
находила в левом углу картины смешного зайчика и смеялась тому, какой он
занятный. И сейчас. Смотрят, молчат, удивляются...
Неужели он не смог выразить в своей картине трудное вдохновение,
которое тогда охватило их, неужели оно так и осталось в его душе и никого
не трогает?
Юрий Иванович посмотрел на часы. Пора было идти на завод. Он медленно
прошел по залу, спустился по широкой мраморной лестнице и вышел на
проспект в зной, в шум, в людскую сутолоку, во встречные взгляды и шелест
шагов по асфальту.
Однажды он рассказывал школьникам про Кангалассы. Его внимательно
слушали, не перебивая. Глаза десятиклассников загорелись. А потом кто-то
сказал: "Время тогда было другое". Да, время тогда было другое. Это верно.
Но все же, может, время внутри нас? Может, это мы делаем время таким, а не
иным?


А Самарин с Петровским спорили, вернувшись к картине Каткова.
- Да, да, да! - говорил Самарин. - Это студия Броховского. Я не вылезал
из нее месяцами и никак не мог написать то, что хотел. Я грунтовал
написанное за месяц и начинал все сначала. И в душу уже закрадывались
страх, и тоска, и жалость, и злость на себя. Было время, когда я хотел все
это бросить, но пересилил себя. И тогда родилось это незабываемое
вдохновение. Катков предельно искренне изобразил тот самый, переломный
момент. С него все и началось. Не мог он написать свое полотно, не видя
меня в то время. Талант этот Катков.
- Согласен с вами, - ответил Петровский. - И про вдохновение тоже
правильно. Но только это написано про меня. Здесь изображен момент, когда
отчаяние и страх неизбежного поражения заставили меня собрать всю волю,
все силы в кулак и победить. Это было тоже вдохновение.
- Значит, вы видите на полотне не то, что я? - удивился Самарин.
- Я вижу самый важный момент в своей жизни, - ответил Петровский.
- То же самое вижу и я. Только из своей жизни.
- Это же невозможно! Как ему удалось создать картину, в которой каждый
из нас видит свое?
- Мы, наверное, этого никогда не узнаем.
- Счастливый, должно быть, человек этот Катков, - вздохнул Петровский.
А Юрий Иванович шел по мягкому, в дырочках от каблучков, асфальту. В
сорок пять лет уже не особенно расстраиваются оттого, что не совершили в
жизни ничего значительного, лишь тихая грусть поселяется в сердце.
Катков шел на работу, к станкам и чертежам, к привычному шуму завода, к
его людям и заботам. И снова, как и двадцать восемь лет назад, отступали
усталость последних сумасшедших месяцев, сомнения и неуверенность. И снова
в его душе появилось странное вдохновение, и он уже был уверен, что
сегодня или завтра найдет причину, по которой взрываются подземные
"кроты", - огромные машины, сконструированные им и еще десятком инженеров.
Юрий Иванович расстегнул воротничок рубашки и пошел быстрым шагом мимо
расступившихся в стороны прохожих... А картина? Ну что ж, он напишет еще
одну. И снова назовет ее "Вдохновение".