"Виктор Колупаев. Разноцветное счастье" - читать интересную книгу автора

понимал нас с полуслова, вернее с полумысли, потому что мультивокс
воспроизводил музыкальные мысли, музыку, которая так часто звучит в
голове, - странную, непонятную, ускользающую. И бывает порой до слез
жалко, что не можешь воспроизвести ее. Во-первых, нет музыкального
образования. А во-вторых, будь оно, все равно нужно какое-то связующее
звено между мыслью и нотными знаками. У композиторов все получается и без
мультивоксов. Но ведь мы не были ни композиторами, ни даже людьми с
выдающимися музыкальными способностями. Во всяком случае, Марина именно
так и считала. Гроссет сочинял симфонии, и их даже исполняли, правда, лишь
в нашем городе. А я писал симфонические этюды-экспромты. Музыковеды таких
не признавали. Не бывает, мол, симфонических экспромтов! Как не бывает?
Вот же они! Послушайте! Но даже Марина не верила, что такое может быть.
Раз не было раньше, значит, не может быть и в будущем.
- Все равно буду их писать, - говорил я. - Не хотят слушать, не надо.
Некоторые люди все же понимают.
- Бросил бы ты эту ерунду. Диссертацию давно пора делать.
Ох, уж эта диссертация. Была ли она мне нужна? Я честно признавал, что
работа не настолько меня увлекает, чтобы я был в состоянии выдать
какую-нибудь оригинальную мысль, или идею. Я был довольно средним
инженером.
- Все - и средние, и серые - пишут диссертации, - доказывала Марина. -
Одни гении, что ли, докторами и кандидатами становятся?
- К сожалению, нет, - отвечал я. - Но чтобы я, серый инженер, стал
серым кандидатом?! Нет, не получится. Хватит их и без меня.
- А композитор из тебя получится?
- Еще не знаю. Когда пойму, что нет, - тоже брошу.
- Может, ты только к старости поймешь?
- К старости и брошу. А пока мне интересно этим заниматься...
Эксперимент шел уже полчаса.
- Ну что ж, перейдем к дорогим его сердцу личностям? - не то сказал, не
то спросил Карминский.
Гроссет тяжело вздохнул.
- Выключаю Марину, - странным голосом сказал он.
Марина меня не любит! Удар? Нет. Я это предполагал и раньше, а теперь
знаю точно.
Дело не в том, что она любит кого-то другого. Нет. Это просто
стандартная, нравящаяся соседям и знакомым любовь. Мы часто появляемся на
людях вместе, за исключением тех случаев, когда я отказываюсь от этого
сам. Ей это только приносит облегчение, но она все равно твердит:
- Ты со мной не разговариваешь, не ходишь в кино, молчишь, ничто тебя
не интересует. Все люди как люди, а ты?
Но о чем говорить? Ведь разговоры-то не получаются. Не получаются!
Может быть, и хорошо, что я умею молчать?
Любви нет. А что же есть? Привязанность. Привычка. Все утряслось,
устоялось. Ничего не хочется изменять.
- Один процент. Почти один, - сказал Эдик растерянно.
- Сколько точно? - спросил Карминский.
- Господи, - сказала Алла, молодой инженер, ей было лет двадцать, не
больше. - Человека жена не любит, а он: сколько процентов!
- Товарищи! Мы на диспуте о любви или важный эксперимент проводим,