"Обнажённый Бог: Феномен" - читать интересную книгу автора (Гамильтон Питер)

4

Безучастный к окружавшему его миру Дариат тащился по долине. Вперед его толкали горько-сладкие воспоминания, тянули к священным местам, которые уже более тридцати лет он не осмеливался навестить, даже когда, скитаясь по Валиску, скрывался от Бонни и Киры.

А вот и обширный водоем. Бурный горный поток выдолбил его в серо-коричневой скале полипа. Естественная красота радовала глаз. Мягкая розовая трава окаймляла берега, камни обросли фиолетовым и золотистым мхом, лениво качались подхваченные течением длинные пряди водорослей. Перед мысленным взором возникла картина, когда он видел озеро последний раз. Тело Мерсина Коламба в воде, кровь, бегущая ручьем из разбитого черепа. И юноша с искаженным от гнева лицом, медленно опускающий дубину. Ранняя юность и переполненная вселенской ненавистью душа.

Звериная тропа, обойдя невидимые преграды, добралась до пологого спуска к водопою. По обе стороны от нее раскинулись луга, поросшие роскошной розовой травой. Настала пора цветения. Многие годы никто сюда не заглядывал, несмотря на, казалось бы, отличное место для пикников. И племена Звездного моста сюда не вернулись. С тех пор, как…

Здесь. Он остановился. Высокие стебли травы свободно проходили сквозь прозрачные ноги. Да, то самое место. Здесь стоял вигвам Анастасии. Крепкое, разноцветное сооружение. Настолько крепкое, что выдержало вес ее тела, когда она надела петлю на шею. Вроде бы и трава росла здесь не так густо. И темный круг, где устроили погребальный костер, заметен до сих пор. Племя отправило ее в потусторонний мир вместе с немногими принадлежавшими ей вещами (лишь камни Тоале взял он себе и бережно хранил все эти тридцать лет). Тело растворилось в огне и дыме и освободило душу от последней связи с миром физическим.

Откуда они знали? Эти простые, отсталые люди были куда лучше других подготовлены для потусторонья. Не может быть, что Анастасия страдает, как те души, с которыми ему довелось там встречаться.

Дариат уселся на траву, тога обернулась вокруг пухлых ног, хотя этого прикосновения он не почувствовал. Если дух Анастасии некогда и бродил здесь, то сейчас его точно не было. Так что теперь? Он взглянул на световую трубку. Толку от нее было меньше прежнего. И воздух сейчас явно прохладнее. Раньше на Валиске было и теплее, и приятнее. Он удивился тому, что заметил это. Неужели призрак может чувствовать температуру? Теперешнее его состояние вызывало у него много вопросов.

— Дариат?

Он покачал головой. Этого еще не хватало! Оглянулся вокруг. Никого. Ни живого, ни призрачного. Любопытно все же. Неужели я способен увидеть другое привидение?

— Дариат. Ты теперь здесь. Мы чувствуем тебя. Ответь нам.

Голос звучал, как при родственной связи, но гораздо тише. Шепот где-то в глубине мозга. Надо же, один призрак преследует другой. Спасибо тебе за это, Тоаль. Только со мной может это случиться.

— Кто это? — спросил он.

— Мы теперь Валиск. А ты — часть нас.

— Да что это? Кто вы такие?

— Мы формируем личность обиталища, а это ты сам и Рубра.

— Какая глупость. Вы не можете быть мной.

— Но ведь это так и есть. И личность, и твои воспоминания — неразрывная часть Рубры. Помнишь? Изменения, произошедшие в нейросети, стали материальнымии окончательными. Будучи одержателем, ты после выхода обиталища из галактики перенесся в потусторонний мир.

— Потусторонний мир, враждебный одержимым, — сказал он злобно.

— Так и есть.

— Мне ли не знать. Я привидение. Вот что сделал твой выход из галактики. Я жалкое привидение.

— Как интересно. Мы тебя не видим.

— Я в долине.

— А!

Что ж, личность обиталища его поняла. Она знала, что за долину он имел в виду. Значит, связь и в самом деле родственная.

— Допусти нас, пожалуйста, в свое сознание. Тогда мы сможем правильно оценить сложившуюся ситуацию.

Нельзя сказать, чтобы просьба ему понравилась, но и возразить на это было нечего. После тридцати лет добровольной ментальной изоляции трудно было вступить в альянс. Даже с существом, от которого произошел.

— Ладно, — нехотя согласился Дариат. Он позволил своей родственной связи расшириться, и личность обиталища увидела мир его глазами — во всяком случае, тем, что он считал своими глазами.

По просьбе личности он взглянул на собственное тело, походил вокруг, демонстрируя, что утратил материальные очертания.

— И все же ты видишь себя человеком, с руками и ногами, — сказала личность. — Как странно.

— В силу привычки, очевидно.

— Скорее, ты подсознательно себя в этом убеждаешь. Источник подлинности, являющейся квинтэссенцией. Сохранение ее — необходимое условие для продолжения тебя как личности. Иными словами, ты консервативен. Но ведь нам это уже давно известно, не так ли?

— Я не верю в то, что склонен к саморазрушению. Так что советую воздержаться от оскорблений, хотя бы в течение последующего десятилетия.

— Как хочешь. В конце концов, мы с тобой знаем, как уколоть больнее.

Дариат мог бы посмеяться над разговором, прошедшим в стиле «дежа вю». Они с Руброй целые дни проводили в словесном фехтовании, когда он был одержателем Хоргана.

— Не по этой ли причине ты со мной заговорил? Или просто захотел поздороваться?

— Этот мир враждебен не только к душам. Он воздействовал на нашу жизнеспособность и разложил ее на атомы. Большие фрагменты нейросети перестали функционировать. К тому же они беспорядочно движутся, и за этим движением необходимо установить постоянное наблюдение. Могут произойти ситуации, угрожающие самому нашему существованию. Нам постоянно приходится делать резервные копии, для того чтобы попросту не погибнуть.

— Это неприятно. Однако пока такие аварии не происходят повсеместно, ты можешь быть спокоен.

— Вероятно. И все же общая работоспособность наших клеток очень понизилась, то же самое и с чувствительностью: деградирует до опасного уровня. У мембраны вялая мышечная реакция. Генерирование электричества почти на нуле. Основные механические и электрические системы не функционируют. Узлы связи и большая часть процессоров работают из рук вон плохо. Если такая ситуация продолжится, мы не сохраним биосферу в рабочем состоянии более двух недель.

— Мне не хотелось бы расстраивать тебя еще больше, но что же я могу сделать?

— Нужно позвать на помощь оставшееся население. Существуют процедуры, которые предотвратят ухудшение ситуации.

— Это физические процедуры? Обращайся к живым, а не ко мне.

— Мы пытаемся это сделать. Однако бывшие одержимые совершенно дезориентированы. И даже те, с кем мы имеем родственный контакт, на наш призыв не откликаются. А у людей, получивших серьезную психологическую травму, сейчас сильно ухудшилось физическое состояние.

— Вот как?

— В ячейках ноль-тау до сих пор содержатся почти триста наших родственников. А ведь это была твоя идея, помнишь? Кира держала их там наготове, для черноястребов. Надо их выпустить оттуда. У нас тогда будет хорошая команда, готовая помочь. Ведь среди них много квалифицированных инженеров.

— Хорошая идея… Подожди, как случилось, что ячейки продолжают работать, когда все разладилось?

— Ячейки ноль-тау изолированы, к тому же сделаны из высокотехнологичных, предназначенных для войны компонентов. К тому же они находятся в глубоких пещерах. Мы считаем, что все это дает им защиту от тех сил, что воздействуют на нас.

— Если надо всего лишь нажать на кнопку выключателя, отчего бы не воспользоваться помощью служебного животного?

— Их физическое состояние даже хуже, чем у людей. Все животные обиталища, похоже, страдают от сонной болезни. Наши распоряжения, посылаемые по родственной связи, до них не доходят.

— А что же ксеноки?

— С ними та же история. В биохимическом отношении они родственны земным существам. Если наши клетки пострадали, то и их тоже.

— А вы не выяснили, в чем тут все-таки дело? Может, это что-то вроде глюков, которые происходят по вине одержимых?

— Вряд ли. Возможно, это свойство присуще миру, в который мы попали. Мы обнаружили, что количественные характеристики этого пространства сильно отличаются от нашей галактики. Они и повлияли на энергистические характеристики одержимых. Следовательно, можно утверждать, что изменения в свойствах массы и энергии оказали воздействие и на строение атомов. Но пока не проведем полного анализа, не станем делать поспешных выводов.

— Приходило тебе в голову, что все дело в Дьяволе, который не допускает электричество в эту часть ада?

— Твоя мысль — это наша мысль. Мы все же предпочитаем рационализм. И это позволит нам придумать гипотезу, с помощью которой мы выйдем из этой дерьмовой ситуации.

— Ну ладно. И чего же вы, все-таки, от меня хотите?

— Было бы неплохо, чтобы ты поговорил с Толтоном. Он и отключит ноль-тау.

— Почему? Кто он такой?

— Уличный поэт. Он сам себя так называет. Один из жителей, которого нам удалось вырвать из лап Бонни.

— У него есть ген сродственной связи?

— Нет. Но говорят, что люди могут видеть призраков.

— Да вы хватаетесь за соломинку.

— А у тебя есть альтернатива?

И привидения могут устать. Такое неприятное открытие сделал Дариат, когда дотащился до небоскребов, охвативших кольцом среднюю часть обиталища. Пусть даже мышцы эти воображаемые, и тело, которое они несут на большие расстояния, тоже воображаемое, приходится им нелегко, особенно если у тела габариты Дариата.

— Это же, черт возьми, несправедливо, — заявил он личности обиталища. — Ведь когда души возвращаются из потустороннего мира, все они видят себя физически прекрасными двадцатипятилетними людьми.

— Это обычное тщеславие.

— Хотелось бы мне быть тщеславным.

Парковая зона Валиска тоже становилась менее привлекательной. Ярко-розовый цвет травы, покрывавшей южную половину цилиндра, стала мускусно-серым. Дариат приписал этот эффект городскому смогу, окутавшему ландшафт. И дело было не в сниженном освещении, ведь тонкий плазменный сердечник оставался голубым. Виной всему был общий недостаток жизнеспособности мира, в который они попали. Растения-ксеноки прошли свой пик, цветы их опали, и теперь они, похоже, погрузились в спячку.

Ранее здесь порхали и трещали различные насекомые, теперь их было не видно и не слышно. Несколько раз, правда, ему повстречались полевые мыши и их аналоги. Все они крепко спали. Свернувшись, они упали там, где их застал сон, не делая никакой попытки вернуться в свои гнезда и норки.

— Обыкновенные химические реакции должны еще работать, — предположил он. — Если бы они не работали, то давно бы уже угасли.

— Да. Хотя они, должно быть, до какой-то степени заторможены.

Дариат поплелся дальше. Стебли травы, похожие на пружины, затрудняли ходьбу. Ногам приходилось преодолевать значительное сопротивление. Словно шел по реке, вода в которой доходила ему до середины икр. Так как жалобные стоны не прекращались, личность обиталища направила его по одной из узких звериных троп.

В течение получаса ему было легче идти, так что, взвесив все обстоятельства, он произнес:

— Ты сказал, что генерирование электрической энергии опустилось почти до нуля.

— Да.

— Но не до абсолютного нуля?

— Нет.

— Значит, обиталище находится в магнитном поле, раз по кабелям проходит ток.

— Если рассуждать логически, то да.

— Но?

— Некоторые кабели ток пропускают, а большинство — нет. Правда, и те, по которым ток проходит, пропускают его спорадически. Понятия не имеем, удастся ли нам понять, что там такое происходит. Да и магнитного поля мы тоже не обнаружили. И, насколько мы видим, его ничто не может спродуцировать.

— Что находится снаружи?

— Почти ничего.

Дариат почувствовал, что обиталище стало снимать неустойчивые изображения с чувствительных клеток наружной оболочки полипа и формировать из них связную картинку, так чтобы он посмотрел. То, что ему это далось так нелегко (раньше это свершалось автоматически), удивило и обеспокоило Дариата.

На картине не было ни планет, ни лун, ни звезд, ни галактик. Одно лишь мрачное космическое пространство.

Дариат ощущал движение Валиска на подсознательном уровне. Разве тут определишь траекторию? Огромный цилиндр вроде бы шел сквозь туманность, а узнать ее из этой галактики было немыслимо. Туманность эта состояла из чрезвычайно тонких, цвета слоновой кости, слоев, передвигавшихся так медленно, что движение это невозможно было хоть как-то зафиксировать. Если бы он смотрел на все материальными глазами, то приписал бы свою неспособность перенапряженной сетчатке. Он различал полосы мутной субстанции, менее плотной, чем атмосферное облако, но более густой, чем межзвездный газ.

Вдруг за южной оконечностью Валиска блеснула седая полоса света, словно блестящая змея выскочила из глубины и, скользнув, исчезла за огромными иллюзорными волнами. Грязный туман полетел клочьями, окрасившись в изумрудные тона. Феномен длился не более секунды.

— Это что, молния? — изумился Дариат.

— Понятия не имеем. Но статического разряда на внешней оболочке полипа не обнаруживаем. Выходит, явление это не связано с электричеством.

— А раньше ты его видел?

— Сейчас это был третий случай.

— Черт возьми! И как далеко это от нас?

— Определить невозможно. Мы пытаемся установить соотношение различных данных, зафиксированных наружными сенсорными клетками. К сожалению, отсутствие четких доминант внутри скопления облаков затрудняет наше исследование.

— Ты говоришь как эденист. Попробуй догадаться.

— Предположительно в двухстах километрах отсюда.

— Черт! И это все?

— Да.

— Выходит, за этой туманностью может быть что угодно.

— Ты начинаешь осваиваться, мой мальчик.

— Можешь мне сказать, двигаемся мы или нет? У меня такое впечатление, что двигаемся. Но может быть наоборот: это облака движутся мимо нас.

— У нас то же ощущение. Повторяю, без обоснованных данных ничего определенного сказать нельзя. Попросту невозможно. С уверенностью скажем лишь одно: мы не ускоряемся и, следовательно, не проходим через гравитационное поле… если, разумеется, здесь это поле существует.

— Хорошо, а если воспользоваться радаром? Ты не пытался? Во вращающемся космопорту полно всяких устройств.

— Да, в космопорту есть радар. Там также есть несколько адамистских космических кораблей и более сотни радоуправляемых самолетов, которые можно приспособить в качестве сенсорных устройств. Однако все они теперь не работают, мой мальчик. Необходимо все-таки выпустить наших родственников из ноль-тау.

— Да, да. Отправлюсь туда как можно скорее. Знаешь, обретя со мной сродственную связь, ты выиграл немного. Разве не так?

По словам обиталища, Толтон находился сейчас в парковой зоне, возле звездоскреба Гончаров. Первая попытка попасть туда Дариату не удалась. По дороге ему встретились другие призраки.

Розовую траву в двухстах метрах от звездоскребов постепенно сменили земные трава и деревья. Ухоженные леса с гравиевыми дорожками охватывали кольцом среднюю часть обиталища. Берега ручьев соединяли каменные мосты, выполненные в нарочито примитивном стиле. Опоры их обвивали цветущие лианы. Лепестки печально падали на землю, под ноги Дариату. Чем ближе подходил он к центральному входу, тем чаще стали попадаться ему трупы служебных животных. У большинства были ожоги, вызванные белым огнем. Затем он заметил и лежавшие под кустами разлагавшиеся человеческие трупы.

Зрелище это подействовало на Дариата угнетающе. Неприятное воспоминание о безжалостной войне Рубры и Киры за власть над обиталищем.

— А кто в результате победил? — горько проговорил он.

Он перешел еще один старинный мостик. Деревья здесь росли уже не так густо, они становились выше и наряднее. Лес постепенно переходил в парковую зону. Дариату послышались движения и обрывки разговоров, и он невольно насторожился. Может, ему следует попрыгать и помахать руками, чтобы живые заметили его?

И в этот момент на него обратила внимание маленькая группа, состоявшая из трех мужчин и двух женщин. На старшем мужчине был длинный фатоватый пиджак из желтого бархата и кружевное жабо. Одна из женщин, втиснувшая крупное жирное тело в черную кожаную куртку, держала в руке хлыст. Похожая на мышку пожилая ее спутница в мешковатом шерстяном пальто, судя по всему, специально оделась так безвкусно: она хотела за одеждой скрыть свою человеческую суть. Из оставшихся двух мужчин один, в красном жилете, едва вышел из подросткового возраста. Это был чернокожий юноша с повадками пантеры. На обнаженных руках рельефно проступала мускулатура. Другому мужчине было за тридцать. На нем был комбинезон механика. Такая комбинация выглядела невероятно даже для жителей Валиска.

Дариат остановился и с некоторым удовольствием поднял в приветствии руку.

— Здравствуйте. Рад, что вы меня видите. Меня зовут Дариат.

Они воззрились на него, и их изначально несчастное выражение лиц сменилось враждебной подозрительностью.

— Это не за тобой ли охотилась Бонни? — спросил чернокожий юноша.

Дариат скромно улыбнулся.

— За мной.

— Ах ты, сволочь! Значит, это ты во всем виноват! — заорал он. — У меня было тело. У меня была жизнь. А ты все испортил. Ты меня погубил. Ты все погубил. Все! Из-за тебя мы здесь оказались, из-за тебя и из-за этой личности, что живет в стенах обиталища.

И тут до Дариата дошло. Он увидел, что ветви деревьев проходят сквозь человека.

— Так ты призрак! — воскликнул он.

— Мы все тут призраки, — сказала женщина в кожаной куртке. — Благодаря тебе.

— О, черт возьми, — прошептал он испуганно.

— Это что, другие привидения? — спросило обиталище. Оно явно заинтересовалось.

— Похоже на то!

Кожаная куртка сделала шаг к нему. Громко щелкнул хлыст. Женщина злобно усмехнулась.

— Давненько не было у меня шанса им воспользоваться, мой милый. И это позор, ведь я знаю, как его пустить в дело.

— Зато теперь у тебя прекрасная возможность, — пророкотал чернокожий юноша. Дариат пошатнулся.

— Вы не можете меня в этом обвинять. Ведь я один из вас.

— Да, — согласился механик. — И на этот раз тебе не уйти.

Он вынул из кармана брюк тяжелый гаечный ключ.

— Должно быть, они все здесь такие, — предположило обиталище. — Души одержателей.

— Просто замечательно.

— А мы можем причинить ему боль? — спросила женщина-мышка.

— Сейчас узнаем, — прорычала кожаная куртка.

— Подождите! — взмолился Дариат. — Нам нужно всем вместе вытащить отсюда обиталище. Разве вы не понимаете? Это место нас губит. Мы здесь пропадем.

Чернокожий оскалил белые зубы.

— Мы как раз тебя и поджидали, чтобы вместе загнать его на прежнее место.

Дарнат мигнул, но тут же развернулся и побежал. Они пустились вдогонку. Можно не сомневаться, они его догонят. Ведь он ужасно толстый, и к тому же только что одолел девять километров по пересеченной местности. Хлыст ударил его по левой икре. Он взвыл, и даже не от резкой боли, а оттого, что, оказывается, может испытывать боль.

Они радостно загикали: выходит, они и в самом деле способны причинить боль и нанести увечье. Дариат неуклюже перебежал через мост и сделал несколько нетвердых шагов к лесным зарослям. Хлыст опять его достал. В этот раз удар пришелся на плечо и щеку. Кожаная куртка радостно захохотала. И в этот момент чернокожий юноша поравнялся с ним и, высоко подпрыгнув, ударил ногой в поясницу.

Дариат упал на живот, широко раскинув руки и ноги. Ни один стебелек под ним не пригнулся. Жирное тело лежало поверх травы, а более длинные стебли прошли насквозь.

Экзекуция началась. Его били ногами по бокам, голени и шее. Хлыст охаживал позвоночник сверху вниз. Затем на плечи ему вскочил механик и с маху опустил на череп гаечный ключ. Звук ударов становился ритмичным, ужасающе безжалостным. Дариат кричал не умолкая. Несмотря на испытываемую им неимоверную боль, крови, ран и повреждений не было. Не было также синяков и сломанных костей. Боль рождалась от ощущения ненависти и злобы. С каждым ударом желание уничтожить его лишь усиливалось.

Крики становились слабее, а боль — непереносимее. Гаечный ключ и хлыст, тяжелые ботинки и кулаки погружались в него, продавливая неосязаемую оболочку. Он стал опускаться в траву. Живот под ударами вдавился в почву. Его охватил холод, а тело потихоньку утрачивало очертания. Даже и мысли теряли прежнюю четкость.

Ничто не могло их остановить. Ничего он не говорил. Ни о чем не просил. Ничего не мог заплатить. Не было молитв. Ничего. Ему нужно терпеть. Не зная, чем все закончится. Он понимал, что конец будет ужасный, но какой именно, знать было не дано.

В конце концов, они его отпустили. Сколько прошло времени, никто не знал. Они не остановились, пока не удовлетворили желания отомстить. Пока не притупилось наслаждение садизмом. Провели эксперимент, используя при этом новейшие доступные привидениям способы жестокости. Когда закончили, от него мало что осталось. Прозрачное, отливающее перламутровым блеском пятно посреди травы. Тога чуть приподнималась над поверхностью почвы. Руки, ноги и голова зарылись в землю.

Они отошли от него, заливаясь счастливым смехом.

Среди холода, темноты, апатии еле-еле шевелились проблески мысли. Тонкая сеть страдания и горя. Вот и все, что от него осталось. Можно сказать, почти ничего.

Толтон имел обо всем этом неясное представление. Сведения, полученные им из третьих уст, к настоящему моменту устарели. Имелись, правда, смутные воспоминания об историях, рассказанных ему жителями нижних этажей звездоскребов. Рассказы о тайных военных операциях, об отрядах, разбитых превосходящим огнем противника, превратились в заключительную главу саги о человеческих несчастьях. Эволюцию звездоскреба и прилегающей к нему парковой территории можно было проследить наглядно, совершив своего рода археологические изыскания.

Толтон не забыл, как выглядел вестибюль поначалу: симпатичная ротонда из стекла и камня. Двери отворялись в парк, поддерживаемый в безупречном состоянии. Пришли одержимые, и в результате одной из бесчисленных схваток последователей Киры и Рубры вестибюль оказался разбитым вдребезги. Вскоре вокруг него вырос городок из хижин. Домики в стиле Тюдор встали рядом с арабскими шатрами. Изощрялся кто как мог. Все это было перед выходом Валиска с орбиты.

Иллюзия прочности растаяла, словно соляной столб под ливнем. Миру предстали жалкие лачуги, собранные из пластика и металла и наклонившиеся друг к другу под опасным углом. Узкие полоски травы между ними превратились в грязные сточные канавы.

Пережившие катаклизм жители Валиска, освободившись от своих одержателей, лежали на земле. Ни на что другое у них не было ни сил, ни желания. Некоторые лежали на спине, другие свернулись калачиком, третьи привалились к деревьям. Кое-кто, спотыкаясь, бесцельно бродил поблизости. Толтон понимал их: после всего, что они пережили, оцепенение в порядке вещей. Он слышал стоны отчаяния и приглушенное рыдание. Сливаясь, они отравляли воздух мучительной тревогой. Пять тысяч людей видели одновременно кошмарный сон.

И как это часто бывает с кошмарными снами, пробудить их было невозможно. Толтон, покинув убежище, ходил от одного человека к другому. Говорил сочувственные слова, ободряюще брал за плечи. Так он провел два часа, решив под конец, что все это не имеет смысла, и людям самим нужно выйти из психологической травмы.

Трудная задача, ведь поблизости были призраки, одним своим видом ежеминутно напоминавшие о перенесенных ими мучениях. Бывшие одержатели, крадучись, бродили по опушке леса. Вытолкнутые из тел хозяев, они по неизвестной причине никак не хотели уйти. После странной трансформации Валиска они так и льнули к своим жертвам, преследуя их с извращенной преданностью, в то время как тех после неожиданного освобождения мучила рвота, и они, шатаясь, еле ходили. Некоторое время спустя люди постепенно стали приходить в себя и замечать, что творится вокруг. Гнев вырвался наружу, и, слившись в общую ненависть, обрушился на призраков, посчитавших за благо уйти, чтобы не слушать оскорбления и угрозы.

Они ушли в лес, окружавший парковую зону, озадаченные всеобщим недоброжелательством. Но недалеко. Толтон видел, как они, собираясь в толпы, ходят за стволами деревьев. Оттуда шло слабое свечение, двигались прозрачные тени.

Углубляться в лес они не пожелали, похоже, дебри обиталища их пугали. Близость призраков тревожила Толтона.

Собственные его скитания отличались не большей осмысленностью. В разрушенный городок явно не тянуло, тем более не хотелось общаться с привидениями, хотя, если верить народным преданиям, призраки никого не убивали.

Хотя в прежние времена таких привидений у них точно не было.

Так он и шел, стараясь не встречаться ни с кем глазами, в поисках… Чего? Он и сам не знал, но был уверен: увидит — узнает. Как ни странно, больше всего хотелось сейчас поговорить с Руброй. Контакт этот дал бы ему знание. Но процессорный блок, который он ранее использовал для общения с личностью, пришел в негодность. Попытал счастья с другими блоками — ни один не работал. Отчего это происходило, он не знал. Не было у него технического образования.

Не понимал и перемен, переживаемых сейчас обиталищем. Перед ним был только результат: массовое изгнание духов. Толтон предположил, что перемену вызвал некий дружелюбно настроенный союзник. Однако союзников у Валиска никогда не было. Да и Рубра ни разу не обмолвился о том, что такое может приключиться. Во всяком случае, за те недели, что прятал Толтона от одержимых, даже не намекнул на что-либо подобное. И теперь Толтону оставалось лишь ждать продолжения событий. Чем бы те ни обернулись.

— Будьте добры, — женский голос, чуть громче шепота, прозвучал так настойчиво, что Толтон вынужден был остановиться.

— Будьте добры, мне необходима помощь. Пожалуйста.

Говорившая была немолода. Она бессильно привалилась к дереву. Толтон приблизился, обойдя двоих людей, лежавших рядом чуть ли не в коматозном состоянии.

В свинцовых сумерках трудно было рассмотреть подробности. Женщина куталась в большой плед, прижимая его к груди, словно шаль. Лицо частично скрывали длинные волосы. Блестящие тициановские корни резко контрастировали с грязными каштановыми прядями. Изможденное лицо с правильными чертами, чуть вздернутый носик, выступающие скулы, неестественные, нарисованные брови.

— Что случилось? — тихо спросил Толтон, мысленно обругав себя за глупый вопрос. Присел возле. Под тусклой световой трубкой разглядел текущие по щекам слезы.

— Мне больно, — сказала она. — Она ушла, и теперь мне так больно.

— Все пройдет. Обещаю. Время все излечит.

— Она спала с сотнями мужчин, — простонала женщина. — С сотнями. И с женщинами тоже. Я чувствовала ее жар, она не могла без этого. Шлюха, природная шлюха. Чего только она не заставляла меня делать. Ужасные, постыдные вещи! Такого никогда не сделает нормальный человек.

Он хотел было взять ее за руку, но она отдернула ее и отвернулась.

— Это же были не вы, — сказал он. — Сами вы ничего подобного не делали.

— Как можете вы это говорить? Ведь все это было сделано со мной. Я чувствовала все это, каждую минуту. Это же мое тело. Мое! Она забрала его у меня. Испоганила, погубила. Я больше не чувствую себя человеком.

— Я вам искренне сочувствую. Но вы должны научиться не думать об этом. Когда вы об этом думаете, она берет над вами верх. Это осталось в прошлом. Как только поймете это, окажетесь в победителях. Ее изгнали из вас. Она сейчас лишь бледное световое пятно. И такой останется навсегда. И я считаю, что это ваша победа.

— Но мне больно, — настаивала она. Она понизила голос до заговорщического шепота. — Как я могу забыть, если мне больно?

— Послушайте, ведь есть разные лекарства, они могут заглушить страшные воспоминания. Как только восстановится энергия, вы сможете…

— Да я говорю не только о сознании! — прервала она. — Это тело. Болит мое тело.

Толтон почувствовал, что разговор их принимает дурной оборот. Женщина постоянно дрожала, на лице блестела испарина. Он покосился на ненатурально рыжие корни ее волос.

— Скажите, где именно у вас болит?

— Лицо, — пробормотала она — Болит лицо. Оно уже не мое. Когда она смотрелась в зеркало, я не узнавала себя.

— Все они это делали. Воображали себя юными и красивыми. И это всего лишь иллюзия.

— Нет. Это стало реальностью. Сейчас я уже не я. Она забрала у меня мою личность. И… — голос ее дрогнул. — Тело. Она украла мое тело, и это еще не все. Посмотрите, посмотрите, что она сделала со мной.

Движения ее были такими медленными, что Толтон едва удержался, чтобы не помочь. Когда она раздвинула одеяло, ему впервые захотелось, чтобы света было еще меньше. Казалось, кто-то неумело приложил к телу косметический пакет. Грудь была чудовищно обезображена. Приглядевшись, он разглядел большие пласты плоти, прилепившейся к поверхности груди, словно пиявки. Пласты эти делали грудь чуть ли не вдвое крупнее и оттягивали ее вниз. Естественной кожи почти не было видно.

Самое страшное было в том, что это были не импланты и не пересаженная ткань. Все это выросло из молочной железы. Живот ее при этом был плоским, как у человека, страдающего анорексией, и напоминал мозоль с нарисованными на ней тонкими линиями, изображающими мускулатуру.

— Видите? — спросила женщина, глядя на свою обнаженную грудь в горестном унижении. — Большая грудь и плоский живот. Она очень хотела иметь большую грудь. Это же выигрышно. Привлекает внимание. Тем более что она могла осуществить любое свое желание.

— Господи, спаси, — в ужасе пробормотал Толтон. В болезнях он мало что понимал, однако порылся в своих школьных дидактических знаниях. Злокачественные опухоли. Почти безнадежный случай. Генная инженерия сделала тело человека устойчивым к старинному проклятию. И когда это все же крайне редко случалось, помогали упаковки медицинской нанотехники. Они проникали внутрь и удаляли больные клетки в течение нескольких часов.

— Когда-то я была медсестрой, — сказала женщина, стыдливо прикрывшись одеялом. — На груди опухоли самые большие, но у меня, скорее всего, выросли злокачественные образования и в других местах, там, где она внесла изменения.

— Что я могу для вас сделать? — хрипло спросил он.

— Мне нужны медицинские нанопакеты. Вы знаете, как их запрограммировать?

— Нет. У меня и нанопакетов-то нет. Ведь я всего лишь поэт.

— Тогда, прошу вас, найдите их для меня. Мои нанопакеты не работают. Может, процессорный блок справится.

— Я… да, конечно.

Выходит, ему придется пойти в безжизненный темный звездоскреб и искать их там. Однако что значил его страх по сравнению с ее страданиями! Он постарался сохранить бесстрастное выражение лица. Он встал, хотя и был уверен, что в здешней атмосфере медицинский нанопакет не подействует. А может, и подействует, кто знает? И если имеется хотя бы ничтожный шанс, надо его использовать. Он непременно достанет ей нанопакет, чего бы это ему ни стоило.

Лежавшие на траве люди издавали мучительные стоны. Он обошел их. Страшное сомнение зашевелилось в душе. А вдруг их муки вызваны не психологическими причинами? Каждый одержатель в чем-то изменил их внешность. Вдруг каждое такое изменение привело к злокачественному образованию?

— О, черт тебя побери, Рубра! Где ты? Нам нужна твоя помощь.

Дверь камеры, как и всегда, открылась без предупреждения. Луиза в первый момент даже не услышала щелчка. Свернувшись, она лежала на койке в полудреме, не вполне понимая, где находится. Как долго пробыла она в таком состоянии, ей было неизвестно. Ощущение времени у нее почему-то разладилось. Она припоминала допрос, насмешки и неприкрытое презрение Брента Рои. Потом ее привели сюда. Затем… с той поры прошло несколько часов. Во всяком случае, она здесь уже давно…

Должно быть, она спала.

Правда, в это трудно поверить. Огромная тревога держала ее мозг в напряжении.

В дверях появились те же самые женщины-полицейские. Луиза, мигнув, посмотрела на их колеблющиеся очертания и попыталась прийти в себя. Перед глазами вспыхивали болезненные яркие точки, и она, сжав губы, постаралась удержаться от внезапного приступа тошноты.

«Что со мной такое?»

— Эй, держись, — одна из женщин, сидя на койке, удерживала ее в сидячем положении.

Луизу сотрясала неконтролируемая дрожь, на коже выступил холодный пот. Постепенно она успокоилась, хотя сосредоточиться никак не удавалось.

— Минутку, — сказала женщина. — Дай-ка я перепрограммирую твой медицинский нанопакет. Несколько раз глубоко вдохни.

Это было уже проще. Она проглотила немного воздуха, грудь расширилась. Еще два вдоха. Стало полегче.

— Ч… что? — задохнувшись, спросила она.

— Приступ беспокойства, — сказала женщина-полицейский. — Мы здесь на это нагляделись. Бывало и хуже.

Луиза с готовностью кивнула, стараясь убедить себя, что все так и есть. Ничего страшного. И с ребенком ничего не случится: медицинский нанопакет об этом позаботится. Надо сохранять спокойствие.

— Хорошо. Мне лучше. Спасибо, — она слегка улыбнулась женщине, но та посмотрела на нее с полным безразличием.

— Тогда пойдем, — сказала другая женщина, стоявшая в дверях.

Луиза медленно поднялась. Ноги слегка дрожали.

— Куда мы идем?

— К следователю, — неприязненно отозвалась первая женщина.

— Где Женевьева? Где моя сестра?

— Не знаю. И знать не хочу. Пошли.

Луизу чуть ли не вытолкнули в коридор. С каждой минутой ей становилось лучше, хотя голова все еще болела. Маленький кусочек кожи на затылке саднил, словно ужаленный. Она рассеянно поглаживала его. Приступ тревоги? Никогда об этом не слышала. Но, принимая во внимание все случившееся, очень может быть, что такая болезнь и существует.

Лифт спустил их на несколько этажей. Когда вышли, гравитационное поле поднялось почти до нормальной величины. Тут все выглядело по-другому, не так, как в тюрьме. Настоящие правительственные офисы, стандартная мебель, вежливый неулыбающийся персонал. Луиза чуть приободрилась, оттого что обстановка здесь была не такой мрачной, как на верхних этажах. Статус ее изменился к лучшему. Хотя и слегка.

Полицейские ввели ее в комнату с узким окном. Был ли за окном рассвет или сумерки, определить невозможно. Купавшиеся в золотисто-оранжевом свете трава и деревья ярче и зеленее, чем на Фобосе. Посреди комнаты — овальный стол, окруженный двумя повторяющими его форму диванами. На одном из диванов, свесив ноги и засунув руки в карманы, сидела Женевьева и смотрела в окно. Взгляд ее выражал нечто среднее между обидой и скукой.

— Джен! — у Луизы сорвался голос.

Женевьева так и полетела к ней через всю комнату. Сестры крепко сжали друг друга в объятиях.

— Они не хотели сказать мне, где ты находишься! — громко возмущалась Женевьева. — Не разрешали с тобой увидеться. И отказывались говорить, что происходит.

Луиза гладила сестру по волосам.

— Ну вот я и здесь.

— Как давно я тебя не видела. Несколько дней!

— Да нет, нет. Тебе это просто показалось.

— Несколько дней, — настаивала Женевьева.

Луиза постаралась улыбнуться. Ей хотелось излучать уверенность.

— Они тебя допрашивали?

— Да, — угрюмо пробубнила Женевьева. — Они все спрашивали и спрашивали о том, что произошло в Норфолке. Я им сто раз рассказывала.

— И меня тоже.

— Должно быть, на Земле одни дураки. Не понимают, пока ты не объяснишь им несколько раз.

Луиза чуть не рассмеялась. Насмешка, звучавшая в голосе Джен, должно быть, вывела из себя не одного взрослого.

— И они отобрали у меня игровой блок. Что это, как не кража?

— Я своих вещей тоже не видела.

— И пища отвратительная. Видно, они такие тупые, что и готовить не умеют. И чистой одежды у меня нет.

— Ладно, я постараюсь обо всем узнать.

В комнату торопливо вошел Брент Рои и, небрежно махнув рукой, отпустил женщин-полицейских.

— Ну что ж, дамы, садитесь.

Луиза бросила на него возмущенный взгляд.

— Будьте добры, — сказал он фальшивым тоном. Сестры уселись на диван, не разнимая рук.

— Мы арестованы? — спросила Луиза.

— Нет.

— Значит, вы поверили тому, что я вам рассказала?

— К своему удивлению, я обнаружил, что ваш рассказ до какой-то степени правдив.

Луиза нахмурилась. Сегодняшнее его поведение разительно отличалось от прежней манеры допроса. При всем при том он не только не раскаивался, но вел себя так, словно оказался прав он, а не Луиза.

— Так, значит, вы будете искать Квинна Декстера?

— Без сомнения.

Женевьева вздрогнула.

— Я его ненавижу.

— Это и есть самое главное, — сказала Луиза. — Ему нельзя сойти на Землю. Если вы мне поверили, значит, я победила.

Брент Рои поерзал на сиденье.

— Ладно. Все это время мы пытались решить, что с вами делать. И было это, скажу я вам, нелегко, ввиду того, что вы намеревались осуществить. Вы думали, что поступаете правильно, когда привезли сюда Кристиана. Но, поверьте, с юридической точки зрения, вы совершили преступление. Комиссар полиции Ореола провел два дня в беседах с лучшими юристами, обсуждая, как с вами поступить. Настроения ему эти разговоры не улучшили. За ваш проступок вас следовало бы направить в штрафную колонию. И утвердить обвинительный приговор не составит труда, — он посмотрел на Женевьеву. — И при этом ваш возраст не стал бы помехой.

Женевьева, вздернув плечи, огрела его красноречивым взглядом.

— Ваше счастье, что сейчас тревожные времена, и полиции Ореола не до вас. Кроме того, существуют смягчающие обстоятельства.

— Итак? — спокойно спросила Луиза. Она сама не знала почему, но страшно ей не было. Если бы им предстояло судебное разбирательство, этого разговора бы не было.

— Итак. Совершенно ясно, что после всего, что вы сделали, мы вас у себя не потерпим. К тому же у вас нет технических знаний, необходимых для жизни на астероиде. Следовательно, вы станете нам обузой. Сейчас объявлен межзвездный карантин, и поэтому мы не сможем послать вас к жениху, на Транквиллити. Остается один выход: Земля. У вас есть деньги, стало быть, вы можете себе позволить жить там до окончания кризиса.

Луиза посмотрела на Женевьеву. Сестренка сжала губы, всем своим видом показывая, что ей этот разговор неинтересен.

— Я не возражаю, — сказала Луиза.

— А хоть бы и возразили, — сказал Брент Рои. — Ваш голос ничего не значит. Депортируя вас, делаю вам официальное предупреждение. Вы совершили противозаконное деяние, угрожающее безопасности Верхнего Йорка. Первый узел Центрального правительства зафиксировал этот факт в своей памяти, в отделе криминалистики. Стоит вам когда-либо переступить закон на подотчетной Центральному правительству территории, как первому вашему делу тут же дадут ход, и вы попадете под следствие. Вам все понятно?

— Да, — прошептала Луиза.

— Повторяю, еще один проступок — вас вышвырнут из арколога и захлопнут за вами дверь.

— А как насчет Флетчера? — поинтересовалась Женевьева.

— А что такое? — спросил Брент Рои.

— Он отправляется на Землю вместе с нами?

— Нет, Джен, — ответила Луиза. — Он не едет с нами, — она старалась убрать грусть из голоса. Что бы они с Джен без него делали? Луиза не могла думать о нем как о враге-одержателе. Последний раз она видела Флетчера, когда его выводили из причальной камеры. Никогда не забудет, как ободряюще он ей улыбнулся, хотя глаза его были грустны. Даже потерпев поражение, он не утратил присущего ему благородства.

— Твоя старшая сестра права, — подтвердил Брент Рои. — Перестань думать о Флетчере.

— Вы его убили?

— Сделать это невозможно. Он давно мертв.

— И все-таки убили?

— С какой стати? Он нам сейчас очень полезен. Мы узнаем от него о потустороннем мире. Физики изучают природу его энергистической силы. Вот когда узнаем все, что сможем, отправим в ноль-тау. И конец истории.

— Можем ли мы увидеть его перед отъездом? — спросила Луиза.

— Нет.

Луизу и Женевьеву отправили в космопорт в сопровождении все тех же женщин-полицейских. На маршрут Земля — Ореол — Луна межзвездный карантин пока не распространялся, и количество гражданских полетов между тремя этими точками сохранялось на прежнем уровне.

К залу отправления они прибыли за двенадцать минут до вылета корабля «Шер». Полиция вернула им багаж и паспорта с визой на Землю. Процессорные блоки тоже возвратили. Напоследок отдали Луизе ее Джовианский кредитный диск. Луиза подозревала, что вся эта процедура сознательно делалась наспех: им нужно было сбить их с толку, чтобы они не подняли шума. Луиза, правда, и в спокойном состоянии не смогла бы устроить скандал. Если бы рядом был хороший юрист, тот наверняка усмотрел бы в обращении с ними многочисленные нарушения. Луизе же было все равно.

Камера жизнеобеспечения корабля «Шер» напоминала своей цилиндрической формой «Джамрану». Стюардесса с кислым выражением лица, не слишком церемонясь, усадила их на места, пристегнула и пошла к другим пассажирам.

— Мне нужно переодеться, — пожаловалась Женевьева. Она брезгливо обдернула свой костюм. — Я уже сто лет не мылась. Ко мне все липнет.

— Мы сможем переодеться, когда прибудем на станцию.

— Какую станцию? Куда мы едем?

— Не знаю, — Луиза глянула на стюардессу, ворчавшую на пожилую пассажирку, возившуюся с пристежным ремнем. — Потерпи немного, скоро узнаем.

— А потом что? Что будем делать, когда приедем?

— Пока не представляю. Дай мне немного подумать, хорошо?

Луиза расправила плечи и расслабилась. При свободном падении тело ее каждый раз сильно напрягалось. Хорошо, что кресло можно установить в горизонтальное положение: в животе не так замирает.

Находясь под арестом, она не слишком беспокоилась о будущем. Убедить Брента Руи в исключительной опасности Декстера — вот что было для нее тогда самым важным. Теперь задача эта была решена, или это только казалось. Она до сих пор не могла поверить в то, что он отнесся к ее предупреждению серьезно: уж слишком быстро их освободили. Сбыли с рук.

Власти держали Флетчера под арестом, и он рассказывал им об одержании. Вот он действительно их интересовал. Они думали, что их службы безопасности обнаружат Декстера. Луиза совершенно этому не верила. А ведь она торжественно поклялась Флетчеру сделать то, что он просил.

«Если я не могу помочь ему физически, то, по крайней мере, обязана исполнить обещание. Если бы он был на моем месте, обязательно сделал бы все, что нужно. Я обещала найти Беннет и предупредить ее. Да. И найду». Приняв решение, успокоилась.

Тут она услышала ритмичное жужжание и открыла глаза. Это Женевьева включила свой процессорный блок. Светящийся экран отбрасывал ей на лицо пучок света, и Луиза видела щеки, нос и полуоткрытый в восторге рот сестренки. Пальцы ее так и летали, и на поверхности блока возникали эксцентричные картинки.

«Необходимо положить конец этому глупому увлечению, — подумала Луиза. — Так и до патологии недалеко».

Стюардесса кричала на мужчину, укачивавшего плачущего ребенка. Ладно, воспитание Джен она отложит до прибытия на Землю.

Назад его вернули не боль и не победная самонадеянность, а медленное и мучительное осознание: ужасное забвение так и не кончится, если он ничего не предпримет.

Дариату казалось, что мысли его, безжизненные и расслабленные, повисли где-то в пространстве, перемешавшись с молекулами почвы и звездной пылью. Как бы ему хотелось раствориться в благословенном небытии, но мысли не давали ему этого сделать. Они все ходили и ходили по кругу, рождая болезненные воспоминания, унижения и страх.

Сейчас ему было хуже, чем в потустороннем мире. Там, в конце концов, были и другие души, и воспоминания его, быть может, нашли бы отклик. Здесь он был один-одинешенек. Душа, погребенная заживо. Утешиться нечем. Крики, вызванные болезненными ударами, со временем смолкнут, но крик души, ненавидящей саму себя, кончиться не может. Он не хотел возвращаться туда, в потемки, где поджидали его злобные духи. Они изобьют его снова, лишь только он там появится. Им ведь только этого и надо. И опять начнутся страдания, но и оставаться здесь тоже нельзя.

Дариат пошевелился. Он мысленно представил самого себя, как бы со стороны увидел, как он поднимает из земли грузное тело. Все это напомнило ему чудовищное упражнение из фитнесс-программы по накачиванию пресса. Давалось ему это нелегко, и воображение в этот раз не подчинялось. Видно, что-то с ним случилось, ослабило его возможности. Жизненная сила, которой он обладал даже в качестве привидения, вытекла из него. Он старался напрячь воображаемые мускулы, но они дрожали. В конце концов по спине его побежала слабая теплая струйка. Не по коже, внутри.

Ему захотелось большего. Ничто для него больше не имело значения, он хотел тепла. Тепло означало жизнь. Оно прибавляло силы. Он стал быстрее подниматься из-под погребавшей его земли, а тепло тем временем прибывало. Вскоре лицо его поднялось над поверхностью, и скорость движений стала почти нормальной. Выйдя наружу, только сейчас обнаружил, как же он замерз. Дариат встал на ноги, зубы стучали. Крепко обхватил себя руками, потом стал растирать ледяную плоть. Только ступни хранили относительное тепло.

Трава возле его сандалий, образуя овал метра два длиной, имела нездоровый, желто-коричневый цвет. Она поникла и была, по сути, уже мертва. Каждый листок покрылся инеем. Он смотрел на нее в недоумении.

— Черт побери, как же мне холодно!

— Дариат? Это ты, мальчик?

— Да, я. Один вопрос, — вообще-то ему не слишком хотелось спрашивать, но надо же все-таки узнать: — Сколько времени я так лежал?

— Семнадцать часов.

Он поверил бы даже, скажи ему — семнадцать лет.

— И это все?

— Да. Что случилось?

— Они вбили меня в землю. Буквально. Это было… плохо. Очень плохо.

— Почему же ты не встал раньше?

— Ты не поймешь.

— Это ты убил траву?

— Не знаю. Наверное.

— Как же так? Мы думали, ты не можешь оказывать влияние на живую материю.

— Не спрашивай меня. Я ощутил тепло, когда вышел. А может быть, траву убила их ненависть, концентрированная ненависть. Они ее выпустили наружу. Они ненавидели меня. И теперь мне холодно.

Он оглянулся, проверяя, не прячется ли кто из духов за стволами деревьев. И отошел от овального пятна.

Движение пошло ему на пользу: ноги начали согреваться. Оглянувшись, увидел цепочку собственных ледяных следов, пролегшую среди травы. И все же ему становилось теплее с каждой минутой. Торс тоже стал согреваться. Должно пройти еще немало времени, прежде чем он согреется полностью, но теперь он был уверен: это произойдет.

— Звездоскреб в другой стороне, — сказала личность.

— Знаю. Поэтому и иду в долину. Там безопаснее.

— Это ненадолго.

— Я не хочу рисковать.

— И все же тебе придется. Послушай: предупрежден, значит, вооружен. Просто веди себя осторожнее: увидишь призраков, обойди их.

— Нет, я туда не пойду.

— Ты должен. Наше состояние все больше ухудшается. Необходимо выпустить людей из ноль-тау. Какая тебе польза от мертвого обиталища? Те люди — единственный наш шанс на спасение. Ты сам это знаешь.

— Черт! — он остановился и сжал кулаки. Из-под ступней посыпался иней.

— Это здравый смысл, Дариат.

— А, ладно! Где Толтон?

В вестибюле звездоскреба, в кладовке, Толтон раздобыл фонарик. Свет от него исходил слабенький, всего несколько процентов от расчетного напряжения. Однако сорок минут спустя глаза вполне приспособились к такому освещению. В другой руке Толтон держал пожарный топорик, взятый там же, где и фонарь. Продвижение вниз, внутри звездоскреба, представляло проблемы физического свойства. И все-таки он решился.

Кромешная темнота; лишь едва заметное мерцание окружало его, словно кокон. Ни в одно окно звездоскреба не заглядывал наружный свет. И тишина. Хоть бы уж водопроводный кран где-нибудь закапал! Среди безмолвия раздавались собственные неуверенные шаги. С того момента, как он здесь появился, три раза вспыхивали люминесцентные ячейки. Таинственный выброс энергии посылал пучки фотонов, скакавших по вестибюлю и лестницам. Когда это произошло в первый раз, он застыл как вкопанный. Свет, зародившийся неведомо где, на огромной скорости приблизился к нему. Он завопил и съежился от страха, а луч обежал его и исчез за углом. Нельзя сказать, чтобы следующие два раза он реагировал лучше.

Он утешил себя тем, что обиталище, стало быть, пока функционирует, хоть и спорадически. Самым большим потрясением явился тот факт, что он более не видел звезд. Для себя решил, что пока не будет делиться своим наблюдением с другими жителями. И все же никак не мог понять, куда они все-таки подевались. Паническое настроение заполняло пустое пространство ужасными фантомами. Вспоминая сейчас об этом, он старался не думать, что там скачет за окнами пустого небоскреба. Ему казалось, что темные тени собираются в толпы и следят за ним.

Дверь на дне лестничной клетки была частично открыта и слегка подрагивала. Он осторожно повел туда фонариком и оглянулся. Сейчас он находился в вестибюле пятого этажа здания. Высокие потолки и широкие изогнутые арки звездоскребов Валиска, неотъемлемая его черта, придавали ему величественность. Что уж говорить о тех временах, когда они купались в свете и тепле круглые сутки. Теперь, напротив, едва-едва проступая в слабом свете фонаря, внушали ему страх.

Толтон подождал мгновение и, набравшись смелости, решил идти дальше. Этот этаж был занят в основном коммерческими конторами. Все двери были плотно закрыты. Он пошел по коридору, читая таблички. На восьмой двери табличка извещала, что кабинет принадлежит остеопату, специалисту в области спортивных травм. Значит, там должны быть медицинские нанопакеты. Обухом топорика он вскрыл аварийную панель. Под панелью нашел рукоятку и два раза повернул ее. Замок открылся, и он вошел в комнату.

Обычная приемная: не слишком дорогие стулья, автомат для безалкогольных напитков, репродукции на стене, цветы в горшках. За большим круглым окном не было ничего — черное зеркало. Толтон увидел собственное отражение, а за собой — толстого мужчину в грязном одеянии. Он завопил от ужаса и уронил фонарь. Пол расчертили светлые и темные квадраты. Толтон резко повернулся и поднял топор, готовясь опустить его на противника.

Толстый человек испуганно размахивал руками и, разевая рот, что-то кричал. Толтон не слышал ни звука. Чувствовал лишь слабое движение воздуха. Толтон держал топор над головой, готовясь пустить его в ход при первом проявлении антагонизма. Ничего не произошло. Да, по всей видимости, и не могло произойти. Толтон видел дверь сквозь тело толстяка. Привидение. Такое открытие не принесло ему особой радости.

Призрак уперся руками в бока. Лицо его выражало крайнее раздражение. Он произносил что-то, медленно и громко. Так взрослый разговаривает со слабоумным ребенком. Толтон снова ощутил движение воздуха. Присмотревшись, заметил: колебания эти совпадали с движением губ толстого призрака.

Общение в конце концов наладилось, превратившись в некую производную чтения по губам. Для произнесения слова целиком не хватало звука (если он был вообще), и Толтон догадывался о смысле по отрывочным слабым слогам.

— Ты держишь топор задом наперед.

— М?.. — Толтон глянул наверх. Лезвие смотрело назад. Он развернул топор и, смутившись, опустил его.

— Ты кто?

— Меня зовут Дариат.

— Напрасно теряешь время. Тебе меня не одержать.

— Я и не собираюсь. Я должен тебе кое-что сообщить.

— Да?

— Да. Личность обиталища хочет, чтобы ты выключил ячейки ноль-тау.

— Тебе-то откуда это известно?

— Мы с ним в сродственном контакте.

— Но ведь ты…

— Да, призрак. Хотя, полагаю, в данном случае уместнее назвать меня ревенантом. [Revenante (фр.) — вернувшийся из мертвых. (Примеч. пер.)]

— Кем?

— Рубра не предупреждал меня, что ты глуп.

— Я не… — возмутился было Толтон, но тут же опомнился и расхохотался.

Дариат в некотором раздражении посмотрел на поэта.

— Ну в чем дело?

— Чего только в жизни не было, но спорить с призраком о собственном IQ еще не приходилось.

Губы Дариата невольно дрогнули в улыбке.

— Так ты согласен?

— Конечно. А что, это поможет?

— Да. Эта сумасшедшая ведьма Кира держит в ноль-тау целый выводок моих знаменитых родственников. Они должны все здесь наладить.

— И тогда мы сможем выбраться отсюда… — Толтон опять глянул в окно. — А где мы сейчас находимся?

— Я даже не уверен в том, что все зависит от местоположения. Скорее, мы перешли в другое состояние, враждебное по отношению к одержимым. К несчастью, получили побочные эффекты.

— Ты разговариваешь так, словно имеешь отношение к источнику знаний, и в это мне трудно поверить.

— В какой-то степени я сам виноват в том, что случилось, — признался Дариат. — Хотя подробности мне неизвестны.

— Понимаю. Что ж, тогда — к делу, — он поднял фонарик. — Хотя… подожди. Я обещал женщине найти медицинский нанопакет. Ей он действительно необходим.

— Там, в кабинете остеопата, — указал Дариат пальцем, — есть несколько нанопакетов.

— А ты и в самом деле в родственной связи с Руброй?

— Да, хотя он и немного изменился.

— Тогда не понимаю, отчего вы позвали именно меня?

— Это его решение. Большая часть жителей, освободившихся от одержателей, сейчас ни на что не годны. Ты же видел их в парке. Так что сейчас ты лучше других.

— Черт бы все побрал!

Спустившись в вестибюль, Толтон попытался оживить процессорный блок. Его дидактическая память не содержала инструкции о принципах работы процессора. Такая инструкция ему никогда и не требовалась. Он пользовался блоком для записи и прослушивания аудио— и видеокассет, для переговоров да для простых команд медицинским нанопакетам (обычно это бывало при похмелье).

Дариат подавал Толтону советы, но и ему приходилось все время консультироваться с личностью. За двадцать минут они втроем довели маленький прибор до приемлемого уровня.

Еще пятнадцать минут диагностики (гораздо медленнее, чем раньше), и они узнали, чего можно добиться с помощью нанотехники в этой антагонистической обстановке. Новость была не из приятных. Волокна, вплетающиеся в человеческую плоть, действовали на молекулярном уровне. Можно было с успехом соединить края раны, ввести необходимые дозы лекарства, но удалить отдельные раковые клетки сейчас не представлялось возможным.

— Мы не можем больше тратить на это время, — заявила личность.

Толтон сгорбился над блоком. Дариат помахал перед его лицом рукой: единственный способ привлечь его внимание. Здесь, в парковой зоне, поэт его уже почти не слышал. Дариат подозревал, что его «голос» являлся, по всей видимости, разновидностью слабой телепатии.

— Пора, — сказал Дариат.

Толтон снова нахмурился на ужасную мешанину значков, застилавших дисплей блока.

— Они ее вылечат?

— Нет. Опухоли нельзя убрать, пока обиталище не вернется к прежнему состоянию.

— Ладно. Тогда заканчиваем.

Дариат почувствовал легкую вину, заслышав печаль в голосе Толтона. Разве не трогательно, что уличный поэт проникся таким сочувствием к судьбе женщины, с которой общался всего-то пять минут?

Они миновали полуразвалившиеся дома и вошли в окружившее их кольцо человеческого несчастья. Дариата прожигала ненависть людей, обративших па него внимание. Разъяренные чувства наносили удары по нему — существу, состоявшему ныне, пожалуй, из одной только мысли. Удары эти, каждый в отдельности, были не такими сильными, какими наградили его призраки, по кумулятивный эффект ослаблял его с каждой минутой. Дарнат догадался, что недавнее избиение не прошло для него даром: он стал гораздо слабее и ранимее.

Насмешки и улюлюканье достигли высшей точки, когда к гонению подключилось большинство. Дариат зашатался и застонал от боли.

— Что это? — удивился Толтон.

Дариат покачал головой. Сейчас ему стало по-настоящему страшно. Стоит ему споткнуться и упасть, став жертвой поднявшейся волны, и ему никогда уже больше не подняться. Неистовая толпа будет танцевать на его могиле.

— Ухожу, — простонал он. — Надо уйти.

Заткнул пальцами уши (будто это могло помочь) и, спотыкаясь, опрометью кинулся под тень деревьев.

— Я тебя подожду. Кончишь — приходи ко мне.

Толтон в недоумении посмотрел ему вслед. И ощутил, что ненависть теперь перекинулась на него. Опустив голову, он поспешил туда, где оставил женщину.

Она по-прежнему сидела, прислонясь к дереву. Подняла на него тусклые глаза, полные страха, надежды уже не было. Чувства ее выдавали лишь глаза. Лицо с туго натянутой кожей было абсолютно неподвижно.

— Что там был за шум? — пробормотала она.

— Кажется, поблизости был призрак.

— Они его убили?

— Не знаю. А разве можно убить призрака?

— Святая вода. Надо побрызгать святой водой.

Толтон присел возле нее и тихонько разнял ее руки, сжимавшие края одеяла. В этот раз, когда он снял одеяло, постарался не сморщиться. И было это нелегко. Он наложил медицинские нанопакеты ей на грудь и живот так, как научил его Дариат, и с помощью процессора включил загруженные программы. Нанопакеты слегка зашевелились и стали взаимодействовать с ее кожей.

Она тихонько вздохнула от счастья и облегчения.

— Все будет в порядке, — пообещал он. — Они остановят рак.

Глаза ее закрылись.

— Я вам не верю. Но с вашей стороны было любезно сказать это.

— Я вас не обманывал.

— Святая вода, вот что уничтожит этих ублюдков.

— Я запомню.

Дариат прятался за деревьями. Дух никак не мог успокоиться. Нервно оглядывался по сторонам, ожидая нападения.

— Не бойся, приятель. Они о тебе и не вспомнят, пока ты не покажешься им на глаза.

— Этого я делать не собираюсь, — проворчал Дариат. — Пойдем, путь неблизкий.

И пошел.

Толтон пожал плечами и последовал за ним.

— Ну как женщина? — спросил Дариат.

— Нервная. Хотела побрызгать тебя святой водой.

— Глупая корова, — фыркнул, развеселившись, Дариат. — Это же для вампиров.

По приказанию Киры ячейки ноль-тау разместили в глубоких подземельях, у основания северной оконечности полипа. Здесь было много туннелей и пещер. Помещения использовались исключительно для астронавтики. Расположенные тут мастерские и заводы поставляли все необходимое для флотилии черноястребов «Магелланик ИТГ». Ничего не скажешь, задумано разумно: и оборудование под рукой, да и Рубра здесь не так опасен, как в звездоскребах.

Узнав от Дариата, где находятся ячейки ноль-тау, Толтон решил воспользоваться джипом. Возле звездоскреба размещалось агентство, выдававшее такие автомобили напрокат. Сейчас машины стояли заброшенные. Джип полз на пешеходной скорости. Останавливался. Снова шел. Прополз еще немного и окончательно остановился.

Поэтому пришлось идти пешком. Несколько раз в течение дня Толтон замечал, что призрак, оглядываясь, изучает оставленную позади тропу. В конце концов Толтон, не выдержав, поинтересовался, что он пытается разглядеть.

— Следы, — ответил толстый призрак.

Толтон решил, что после всех испытаний Дариат приобрел легкую форму паранойи. Когда они спустились в пещеру, свет фонаря стал немного ярче. На машинах, стоявших там, мигали индикаторные лампочки. Спустившись ниже в недра обиталища, увидели, что там горят электролюминесцентные лампы. Пусть не так ярко, как прежде, но, по крайней мере, стабильно.

Толтон выключил фонарик.

— Знаешь, я даже чувствую здесь себя лучше.

Дариат не ответил. Он и сам заметил разницу. Здешняя атмосфера напомнила ему о бесконечных, ярких солнечных днях тридцать лет назад, когда жизнь была божьим благословением. Рубра оказался прав: зловредная потусторонность этого мира полностью себя здесь еще не проявила. Поэтому машины вели себя так, как должно.

Они добрались до ноль-тау. На стенах длинной пещеры размещались когда-то не то машины, не то полки: об этом свидетельствовали маленькие металлические скобы, выступавшие над поверхностью темно-золотистого полипа. Судя по глубоким царапинам, отсюда уходили в спешном порядке. Теперь пещера была пуста, за исключением ряда черных саркофагов, стоявших вдоль стены. Все они были взяты с черноястребов.

— С чего начать? — спросил Толтон.

Процессор в его руках подал сигнал, прежде чем Дариат пустился в мучительный и длительный процесс объяснений.

— Неважно. Начинай с любого.

— Ого! — улыбнулся Толтон. — Ты вернулся.

— Слухи о моей кончине оказались сильно преувеличены.

— Ну, пожалуйста, — сказал Дариат.

— Что с тобой? Мы на правильном пути. Радуйся.

В Дариата потихоньку вливался оптимизм. Он чувствовал себя словно животное, просыпающееся после долгой спячки. Сомнения все же оставались, и он внимательно наблюдал за Толтоном. Тот пошел к ближайшей ячейке. Личность выдала несколько простых команд, и Толтон застучал по клавиатуре.

Крышка отошла в сторону, и Эренц испуганно приподнялась. За миг до этого коварно улыбавшийся китайский офицер обещал ей пытку и одержание. А в следующее мгновение на нее сверху с озабоченным видом смотрел полноватый большеглазый мужчина с давно не бритыми щеками. Кричать она стала, как только двинулась крышка, и сейчас кричала что есть мочи.

— Все в порядке. Успокойся.

Эренц замолчала и глубоко вдохнула.

— Рубра? — мысленный голос, который сопровождал ее с тех пор, как она стала себя осознавать, звучал слегка по-другому.

— Не тревожься. Одержимые ушли. Ты в безопасности.

Слабое недоверие оставалось, но тревога и сочувствие незнакомого мужчины подействовали как быстродействующий тоник. Он-то уж явно не одержимый.

— Привет, — сказал Толтон, желая получить хоть какой-то ответ от испуганной молодой женщины.

Она кивнула и медленно привела себя в сидячее положение. Увидев Дариата возле входа в пещеру, едва не задохнулась в испуге.

— Я на твоей стороне, — поспешил успокоить ее Дариат, и она нервно рассмеялась.

— Что происходит? — спросила она.

Личность ввела ее в курс дела. То, что Рубра одержал верх над одержимыми, стало приятной неожиданностью для всех вышедших из ноль-тау. Дариат и Толтон встали в сторонку, а бригада потомков Рубры быстро и умело освободила своих родичей. Пятнадцать минут — и последняя ячейка дезактивирована. Личность немедленно разбила всех по группам и дала каждой команде свое задание.

В число приоритетных задач входила активация фьюзеогенераторов космопорта. Две попытки успехом не увенчались. Исследования показали, что небольшие генераторы хорошо работают в глубоких пещерах, поэтому ученые стали опускать вспомогательное оборудование космических кораблей на глубину. Когда заработал первый токамак, пусть и с тридцатипятипроцентным КПД, стало ясно: шанс есть.

Дюжина оживших токамаков стала подавать энергию в органические проводники обиталища. Двое суток напряженного труда, и осветительная трубка налилась рассветным заревом. Добиться яркого полуденного света было пока что им не по силам, и все же возобновление почти нормального дневного освещения стало огромным психологическим стимулом для всех жителей (любопытно, что и призраки-изгои были довольны). Могучие органы обиталища снова заработали, энергично всасывая из полипа огромное количество жидкостей и газов.

Приободрившись, команда взялась за исследование окружающего пространства. Оборудование, доставленное из физических лабораторий и исследовательских центров «Магелланик ИТГ», спустили в пещеры, где оно и заработало. Внизу потомки Рубры не покладая рук трудились, а наверху жители обиталища медленно оправлялись, духовно и физически. Однако до нормальной жизни было пока еще очень далеко.

И все же через неделю Валиск обрел самое желанное — надежду.

Губы Джошуа сами собой растягивались в улыбке. Он знал, что выглядит глупо, но ему было на это наплевать. Сенсорная антенна «Леди Макбет» развернула перед ним панораму Юпитера, окруженного бело-розовыми облаками. Черный силуэт Транквиллити выглядел на этом фоне особенно эффектно.

Огромное обиталище, казалось, совсем не пострадало, хотя вращающийся космопорт выглядел темнее обычного. На причальных выступах обычно кипела работа, сейчас же там было сумрачно и тихо. В металлических кратерах виднелись темные корпуса адамистских космических кораблей. И только вокруг большого серебристого диска вспыхивали навигационные огни.

— Оно и в самом деле здесь, — послышался с мостика недоуменный голос Эшли. — Это… это…

— Неслыханно? — подсказала Болью.

— В том-то и дело, — воскликнул Дахиби. — Ни один корабль не может быть таким огромным. Ни один.

Сара тихо рассмеялась.

— Смотрите на это, люди. Мы живем в интересные времена.

Джошуа был доволен, что агенты и Мзу с соплеменниками находились в этот момент в салоне капсулы Д и не стали свидетелями полного их недоумения. Они восприняли бы реакцию команды как слабость.

Джовианские диспетчеры выдали заключительный вектор движения, и Джошуа снизил ускорение двигателей до 1/3 g: они пересекали сейчас невидимую границу, за которой руководство полетом переходило к диспетчерам Транквиллити. Эскорт из пяти космоястребов с изящной элегантностью повторил его маневр. Тем самым эденисты отдали дань уважения «Лагранжу» Калверту.

— Если бы они знали, — сказал Самуэль, — то на радостях изобразили бы параболу.

Джовианское Согласие отнеслось к его сентиментальному высказыванию с иронией.

— Если исходить из наших фундаментальных принципов, то ограничение знания — это любопытный парадокс. Правда, в случае с Алхимиком такое ограничение себя оправдало. Вовсе не обязательно каждому эденисту знать специфические подробности, ведь от этого зависит мое существование. И твоя работа.

— А, да, моя работа.

— Ты от нее устал.

— Очень.

Как только «Леди Макбет» появилась над Юпитером, Самуэль стал беседовать со службой безопасности Джовианского Согласия. И тому была причина: необходимо сделать их прибытие как можно менее заметным. Решение Первого адмирала Александровича быстро одобрили как Согласие, так и Транквиллити.

Затем Самуэль установил родственную связь с Согласием. Теперь все его тревоги и заботы стали достоянием товарищей. Взаимное понимание значило для эденистов нечто большее, чем простое выражение сочувствия. Родственная связь позволяла ощутить это в полной мере. Теплота чувств растопила ледышки, сковавшие его душу. Теперь он не один. Он закачался на теплых волнах сочувствия и понимания. И мысли, и тело его успокоились. Слившись с Согласием и миллиардами близких ему людей, он восстановил свою целостность.

— Сейчас мы нуждаемся в тебе как никогда, — сказало Джовианское Согласие. — Ты доказал свою ценность. Твои знания необходимы для разрешения кризиса.

— Знаю. И если понадобится, готов к новому заданию. И все же после окончания кризиса пора мне заняться чем-то другим. Пятьдесят восемь лет заниматься одним и тем же — это слишком даже для спокойной работы.

— Понимаем. Пока у нас нет для тебя немедленного задания. Нам, правда, хотелось бы, чтобы ты продолжал наблюдения за доктором Мзу.

— Кажется, это уже формальность.

— Да. Но зато ты будешь при нас. Ты показал себя с лучшей стороны Монике Фолькс. Она тебе доверяет, и ее отзыв сильно повлияет на князя, а через него — на короля. Нам необходимо заверить королевство, что мы ведем честную игру.

— Конечно. Наш союз — замечательное достижение, особенно в сложившихся обстоятельствах.

— Согласен.

— Я останусь с Мзу.

— Благодарю.

Самуэль не разорвал связи с эскортом космоястребов и поэтому воспользовался изображением Юпитера, полученным с помощью их сенсорных устройств. Изображение это было гораздо отчетливее того, что проецировала «Леди Макбет». Он с благоговейным страхом смотрел на огромное обиталище, к которому они сейчас приближались. Трудно было поверить в его способность совершить такой дерзкий прыжок. Знакомое обиталище, и место знакомое, но видеть их рядом было более чем странно. И улыбнулся собственному недоумению.

— У тебя счастливый вид, — проворчала Моника. Они заняли противоперегрузочные кресла чуть поодаль от Мзу и людей с «Бизлинга». Им они до сих пор не слишком доверяли. Общались вежливо и официально, не больше.

Самуэль махнул рукой в сторону экрана, светившегося в салоне. Там тоже показывали приближение.

— Я рад, что Капоне остался на бобах. Подумать только: обиталище совершает прыжок, словно космический корабль! Кто бы мог подумать? И Салдана сделала это, хотя сомневаюсь, что другие смогли бы это повторить.

— Я не это имела в виду, — сказала Моника. — Когда мы приближались, вид у тебя был довольный, но потом ты с каждой минутой становился все счастливее. Я за тобой наблюдала.

— Всегда приятно вернуться домой.

— Да ты просто растаял.

— Да. Общение с товарищами и с Согласием всегда приводит меня в такое состояние. Психологическая разрядка. Я не люблю расставаться с ними надолго.

— О Господи, опять пропаганда.

Самуэль засмеялся. С Моникой у него родственной связи не было, но он знал ее так хорошо, что это почти не имело значения. Приятное открытие, когда имеешь дело с адамистом, да еще и агентом Королевского разведывательного агентства.

— Я не пытался тебя обратить. Просто признал, что мне это приятно. Ты и сама это заметила.

— Если хочешь знать мое мнение, — проворчала Моника, — то это слабость. Ты существо зависимое, а в нашей профессии это недостаток. Люди должны действовать самостоятельно, без опоры. В случае надобности я всегда могу воспользоваться стимулирующей программой.

— Да, конечно, естественный способ борьбы со стрессом.

— Не хуже твоего. Быстрее и чище.

— Есть много способов оставаться человеком.

Моника искоса посмотрела на Мзу и Адула. Она до сих пор обвиняла их.

— Как и способов не быть им.

— Думаю, она осознала свою ошибку. И это хорошо. Учиться на собственных ошибках — признак зрелости. Тем более что она так долго их не признавала. Она еще принесет пользу обществу, вот увидишь.

— Может, и так. Но, как мне кажется, за ней нужно наблюдать до самой ее смерти. И даже потом я за нее не поручусь. Она такая коварная. Думаю, Первый адмирал неправ, и нам следовало бы поместить всех их в ноль-тау.

— Успокойся. Я уже пообещал Согласию продолжить наблюдение. Я слишком стар и для активной работы не гожусь. Как только кризис завершится, займусь чем-то другим. Я всегда интересовался виноделием. Хорошим вином, разумеется. Дряни-то хватает. И все-таки в некоторых обиталищах есть отличные виноградники.

Моника удивленно на него взглянула и фыркнула.

— Да ладно. Кого ты хочешь провести?

Встречали их и правда не как героев. О прибытии «Леди Макбет» сообщил только «Коллинз», да и то подтекст подразумевал, что Джошуа прибыл домой потихоньку.

Пятеро сержантов встретили Мзу и людей с «Бизлинга» и препроводили в отведенное для них помещение. Транквиллити объяснил им, что это не арест, однако установил строгие предписания, обязательные для исполнения. Друзья собрались в зале ожидания. Дахиби и Болью, повстречав приятелей, тут же исчезли в направлении бара. Сара и Эшли сели в отходящий лифт. Двое менеджеров из отеля Прингл поздоровались с Ши и Коле и провели их в номера.

Джошуа остался с Лайолом и не знал, как поступить. Они пока вращались на разных орбитах, хотя и сближавшихся. Отель исключался: слишком холодно, да и Лайол, что ни говори, родственник. Джошуа хотелось, чтобы они в конце концов решили проблему «Леди Макбет». За время полета брат стал вести себя не так наступательно. Что ж, хороший знак. Похоже, Лайол не откажется поселиться в его квартире. И, наверное, простит ему холостяцкий беспорядок.

Не успел Джошуа выплыть из переходного люка, как перед ним предстала Иона, грациозно, словно балерина, вставшая на липучку. Он тотчас позабыл о Лайоле. На Ионе было простое летнее платье в горошек, светлые волосы летели по ветру. Молоденькая, словно девушка, и в то же время элегантная. Нахлынули теплые воспоминания.

Лукаво улыбнулась, протянула к нему руки. Джошуа заключил ее в объятия. Поцелуй их оказался чем-то средним между поцелуем добрых друзей и старых любовников.

— Отлично сработано, — шепнула она.

— Спасибо, я… — он поморщился, увидев, что за ней стоит Доминик. Черная кожаная рубашка без рукавов, туго обтягивающая тело, заправлена в белые спортивные шорты. Соблазнительные и в то же время атлетические формы. Экспансивность Доминик резко контрастировала со сдержанностью Ионы.

— Джошуа, дорогой! — пропищала Доминик, захлебываясь от счастья. — В этом космическом костюме ты просто великолепен.

— Привет, Доминик.

— Привет? — она надулась, изобразив трагическое разочарование. — Ну, иди ко мне, чудовище.

Руки, обхватившие его, оказались неожиданно сильными. Большой, радостно улыбающийся рот приблизился к лицу, и в следующее мгновение он ощутил во рту ее язык. Волосы щекотали ему нос. Захотелось чихнуть.

Джошуа слишком смутился, чтобы сопротивляться. И вдруг она замерла.

— Вау! Да вас тут двое.

Объятия разомкнулись. Доминик устремила жадный взор ему за спину. Длинные светлые волосы разметались по сторонам.

— Мм… это мой брат, — пробормотал Джошуа. Лайол вяло улыбнулся и поклонился. Хороший маневр, учитывая, что он стоял не на липучке.

— Лайол Калверт, старший брат Джоша.

— Точно, покрупнее будет, — в глазах Доминик засверкали бриллиантами кокетливые искры.

Джошуа встал в сторонку.

— Приветствую на Транквиллити, — промурлыкала Доминик.

Лайол легонько приложился к ее руке.

— Очень приятно. Впечатляющее зрелище.

Джошуа недовольно крякнул.

— Вы пока ничего еще не видели, вам следует познакомиться с обиталищем поближе, — голос Доминик звучал сейчас почти как бас. — Если рискнете.

— Ну кто я такой? Простой парень с провинциального астероида. Конечно, мне не терпится насладиться всеми прелестями этого ужасного обиталища.

— О, у нас и в самом деле имеются такие ужасные вещи, которых вы не отыщете на вашем астероиде.

— Охотно верю.

Она покрутила пальцем возле его носа.

— Туда, пожалуйста.

И оба выплыли из камеры.

— Гм, — лукаво улыбнулась Иона. — Восемь секунд. Это даже для Доминик очень быстро.

Джошуа обернулся к ней и заглянул в веселые голубые глаза. Он понял, что они остались вдвоем.

— Да, ловкая работа, — восхищенно подтвердил он.

— У меня предчувствие, что они поладят.

— Она съест его живьем. Будь уверена.

— Ты никогда не жаловался.

— Как ты о нем узнала?

— Пока вы подлетали, сержанты делились со мной воспоминаниями. Те двое, что остались. Нелегко вам пришлось.

— Да.

— У вас с Лайолом все будет хорошо. Вы просто слишком похожи, и поначалу к этому трудно привыкнуть.

— Может быть, — смутился он.

Положив руки ему на плечи, она одарила его мягкой улыбкой.

— И все же не одинаковые.

В лифте почти не разговаривали. Лишь молча улыбались друг другу. Оба знали, что будет, когда окажутся в ее квартире. И тот и другой испытывали облегчение после всего, что пришлось пережить, теперь им хотелось вернуться к прежним, нормальным временам. Все произойдет не совсем, как прежде, и все же знакомо. По-настоящему поцеловались лишь в вагоне метро. Джошуа погладил ее щеку.

— Твоя рука, — воскликнула она. И тут же нахлынули страшные воспоминания: коридор в Айякучо и Джошуа на четвереньках в грязи, руки его, почерневшие и обугленные. Прижавшиеся друг к другу плачущие девушки и ужасный араб, вначале ухмылявшийся, а потом испуганный, потому что сержант открыл огонь на поражение. И все это была не сенсорная картинка, удаленная и слегка нереальная. Иона была настоящим свидетелем события, и так с ней будет всегда.

Джошуа убрал руку, и она озабоченно на нее посмотрела. Медицинский нанопакет образовывал тонкую перчатку, прикрывшую пальцы и ладонь.

— Не волнуйся. Все уже хорошо. Военврачи восстановили мускулатуру. Такого рода ранения для них не проблема. Через неделю я вообще об этом забуду.

— Ну и хорошо, — сказала она и поцеловала его в нос.

— Ты волнуешься из-за двух пальцев, а я насмерть перепугался из-за Транквиллити. Господи Иисусе, Иона, ты не представляешь, что я пережил, обнаружив, что ты исчезла. Я подумал, что вас одержали, как Валиск.

Широкое веснушчатое лицо ее выразило легкое недоумение.

— Гм, интересно. Мне странно, что другие удивляются. Одержание и в самом деле могло произойти. Но ты-то уж должен был догадаться. Я ведь почти сказала тебе об этом.

— Когда?

— В первую же нашу встречу. Я тогда сказала, что, по мнению дедушки Майкла, мы непременно столкнемся с тем же, что и леймилы. Тогда, разумеется, все думали, что угроза эта маловероятна. И в то же время, окажись это правдой, Транквиллити должен был пострадать первым. Дедушка знал, что обычным оружием мы их не одолеем. Он надеялся, что до той поры мы сумеем разобраться в природе этого явления и придумаем способ защиты. Если же нет…

— Он думал, что в этом случае надо бежать, — догадался Джошуа.

— Да. И он внес изменение в геном обиталища.

— И никто не догадался? Господи Иисусе.

— С чего бы им догадаться? Оболочку обиталища покрывает кольцо энергетических ячеек. Если посмотреть на обиталище со стороны, то заметно, что с одной стороны оно на километр шире, чем окружающее его море. Но кому бы вздумалось измерить?

— Спрятали на виду у всех.

— Совершенно верно. Майкл посчитал излишним объявлять об этом во всеуслышание. Наши королевские родственники, по-моему, знают. В архивах дворца Аполло хранятся файлы. Итак, у нас имеется возможность убежать от беды. В этот раз я выбрала Юпитер, потому что посчитала, что там безопасно. Транквиллити может совершать прыжки внутри галактики со скоростью в тысячу световых лет. Одержимым никогда нас не догнать. И если кризис усугубится, я снова сделаю это.

— Теперь мне все понятно. Вот, значит, откуда тебе стал известен вектор «Юдат».

— Да.

В квартире Ионы Джошуа ощутил легкое волнение. Никто не взял на себя роль лидера, никто не подавлял друг друга. Они просто пошли в спальню, потому что этого требовал момент. Освободились от одежд, любуясь друг другом. Чуть не в забытье Джошуа прижался губами к ее груди, сожалея лишь о том, что так долго с ней не был. Они, однако, ничего не забыли, и каждый делал то, чего ожидал партнер.

Только однажды, встав перед ним на колени, Иона шепнула:

— Не пользуйся сегодня нанотехникой, — язык ее прошелся по фаллосу. — Пусть сегодня все пройдет естественно.

Он согласился. Ощущения были новыми и восхитительными. Кровать с желеподобным матрасом была прежней, и позиции старыми, но в этот раз все было честно, и силы они тратили свои. Оба получили необычайное чувственное и эмоциональное наслаждение.

Всю ночь они спали в объятиях друг друга. На следующее утро, завернувшись в большие махровые халаты, завтракали за большим дубовым столом. Комната напоминала оранжерею. Пальмы, папоротники и другие тропические растения поднимались из обросших мхом глиняных горшков. По широким металлическим решеткам ползли лианы, покрывая стены зеленым ковром. За стеклом мелькали юркие золотые рыбки.

Домашние механоиды подали им яичницу-болтунью, английский чай и толсто нарезанные тосты. Во время еды слушали новости с Земли и Ореола О'Нейла. Конфедерация готовилась нанести ответный удар по Капоне, собирала силы для освобождения Мортонриджа. Сообщали о слухах, согласно которым одержимые проникли на астероиды звездных систем, считавшихся до сих пор чистыми.

— Эти идиоты на астероидах, — возмущенно сказала Иона, услышав о том, что Коблат одержали, — до сих пор пускают их к себе. Кончится тем, что на межпланетные полеты тоже наложат карантин.

Джошуа отвернулся от экрана.

— Это уже не имеет значения.

— Имеет! Их нужно изолировать.

Он вздохнул, сожалея о том, что благостное настроение улетучилось. Было так приятно на один день обо всем позабыть.

— Ты не понимаешь. Все равно что утверждать, будто ты в безопасности, спасаясь при этом от одержимых по всей галактике. Разве ты не понимаешь, что они всегда найдут тебя. Мы все станем такими. И ты, и я, все.

— Нет, не все, Джошуа. Латон не верил, что его загонят в потусторонний мир. И киинты подтвердили, что мы там не окажемся.

— Так выясни, почему.

— Как? — она холодно на него взглянула. — На тебя это не похоже.

— Я думаю, что понять это помог мне тот одержимый.

— Ты имеешь в виду того араба из Айякучо?

— Да. Я не шучу, Иона. Я смотрел тогда в лицо смерти и всему тому, что идет за ней. Такое происшествие заставляет задуматься. Нельзя решить все наскоком. Поэтому мне и кажется смехотворным освобождение Мортонриджа.

— Будто я этого не знаю. Эта жалкая кампания не больше чем пропаганда.

— Да. Хотя мне кажется, что люди, которых освободили от одержания, должны быть благодарны.

— Джошуа, выбирай что-нибудь одно.

Он улыбнулся ей, поднося ко рту чашку.

— И все же постараемся сделать и то и другое. Нужно, чтобы все были довольны.

— Не возражаю, — сказала она осторожно.