"Артур Конан-Дойль. Опасность!" - читать интересную книгу автора

раструбу переговорной трубы и приказал механику дать полный ход.
Как только мы дошли до оконечности пирса и вокруг лодок заплясали белые
гребешки волн, я резко опустил горизонтальные рули и ушел под воду. Светло
зеленый цвет воды за иллюминатором сменился на темно голубой, манометр
показал глубину в двадцать футов. "Йоте" предстояло пройти под английскими
кораблями и я, с опасностью запутаться в минрепах наших собственных
контактных мин, довел глубину погружения до сорока футов, поставил лодку на
ровный киль и пошел вперед, на великое дело со скоростью двенадцать миль в
час под упоительно мягкое жужжание электромоторов.
Я стоял у рычагов управления и, если бы рубка была из стекла, увидел бы
над собой множество теней - корабли британского флота. Субмарина шла на
запад; через девяносто минут я выключил электродвигатели и, не продувая
цистерн, вышел на поверхность. Окрест было лишь море, дул сильный ветер и я
решил не открывать надолго люк - запас плавучести оставался невелик - но все
же поднялся на рубку и глянул назад. Позади, в розовом зареве заходящего
солнца виднелся Бланкеберг, черные трубы и надстройки вражеских кораблей,
маяк и крепость. Раздался удар большого орудия, затем еще один. Ультиматум
истек. Война началась.
Надводный ход субмарины в два раза больше подводного и рядом с нами не
было ни одного судна: я продул цистерны и кит-убийца пошел по водам. Всю
ночь мы держали курс на юго-запад со средней скоростью в восемнадцать узлов.
В пять утра я нес одинокую вахту на крохотном мостике и увидел вдали, на
западе редкие огоньки. "Йота" подходила к берегу Норфолка. "Ах, Джон, Джонни
Булль - сказал я - ты получишь хороший урок, и именно я тебя выучу. Мне
выпало преподать тебе, Джонни, что никто не может жить по собственным
законам, как если бы вокруг никого не было. Побольше благоразумия и поменьше
политиканства, Булль - вот смысл моего урока". Но затем пришло сострадание,
я подумал о толпах беспомощных людей: шахтерах Йоркшира, суконщиках
Ланкашира, металлистах Бирмингема, докерах и рабочих Лондона и прочих людях,
обреченных на голод моею рукой. Вот они христарадничают ради куска хлеба и
я, Джон Сириус тому виной. Но что ж? Это война и если ее начали дураки, то
пусть и заплатят сполна.
Перед самым рассветом я увидел огни большого города - должно быть
Ярмута в десяти милях З-Ю-З по правому борту: опасное, песчаное побережье со
многими мелями. Я взял мористее; в пять тридцать мы поравнялись с плавучим
маяком Лоустофта. Береговая охрана встретила нас сигналами-вспышками,
блеклыми в белом, ползущем по волнам свете маячного огня. "Йота" оказалась
среди оживленного движения судов, по большей части рыболовецких и маленьких
каботажных; на западе, у горизонта виднелись мачты большого парохода, меж
нами и берегом шел миноносец. Никто не атаковал субмарину и, судя по всему,
и не догадывался о нашем существовании. Я не хотел обнаруживаться времени,
заполнил цистерны, погрузился на десять футов и с радостью отметил, что на
это ушло лишь сто пятьдесят секунд. Жизнь субмарины зависит от скорости
погружения: вполне возможно, что прямо перед ней внезапно окажется быстрый
противник.
До района крейсирования оставалось несколько часов хода, и я решил
немного отдохнуть. Командование принял Ворналь. Он разбудил меня в десять
утра; лодка шла надводным ходом, мы подошли к берегам Эссекса у
Маплин-Сэндз. Наши английские друзья со свойственной им непосредственностью
сообщили в газетах, что преградили Дуврский пролив от субмарин миноносным