"Артур Конан Дойль. Сильнее смерти" - читать интересную книгу автора

для меня колыбельной песней. Я знал, что серые стены старого дома выстоят,
а то, что происходит во внешнем мире, меня мало заботило. Старая Медж
обычно относилась к этому с таким же равнодушием, как и я. Вот почему я
очень удивился, когда около трех часов ночи меня разбудил громкий стук в
дверь, и я услышал взволнованный, хриплый голос моей экономки. Я выскочил
из гамака и грубо спросил ее, в чем дело.
- Эй, хозяин, хозяин! - пронзительно кричала она на своем
отвратительном диалекте. - Скорее! На рифы наскочил большой корабль.
Бедные люди кричат и просят о помощи. Ах, хозяин Мак-Витти! Скорее!
Сойдите вниз!
- Попридержи свой язык, старая карга! - в ярости закричал я. - Что тебе
до того, погибнут они или нет? Ложись спать и оставь меня в покое.
Я снова залез в свой гамак и натянул на себя одеяло. "Эти люди там, на
корабле, - сказал я себе, - уже испытали ужас смерти. Если я спасу их, то
через несколько лет их ждут те же самые испытания. Пусть уже лучше они
погибнут сейчас, если столько выстрадали в ожидании смерти, - ведь это
страшнее, чем сама смерть". После таких размышлений я попытался было снова
уснуть, поскольку моя философия не только научила меня смотреть на смерть
как на незначительный, весьма заурядный случай в извечной и неизменной
судьбе человека, но и отняла у меня интерес к житейским делам: Но вдруг я
обнаружил, что старая закваска все еще бурно бродит во мне. Несколько
минут я ворочался с боку на бок, пытаясь погасить мгновенный порыв
рассуждениями, которым предавался все эти долгие месяцы. Затем среди
дикого завывания шторма до меня донесся глухой гул, это был выстрел
сигнальной пушки. Сам не зная почему, я встал, оделся, закурил трубку и
направился на взморье.
Когда я выходил из дому, стояла кромешная тьма, ветер дул с такой
силой, что мне пришлось пробираться по гальке, выставив вперед плечо. Лицо
у меня горело и саднило от мелких камешков, поднятых ветром, а искры из
моей трубки струей тянулись позади меня, совершая в темноте какой-то
фантастический танец. Я подошел к берегу, на который с диким ревом неслись
огромные волны, и, прикрыв от соленых брызг глаза руками, стал
всматриваться в море.
Я не мог ничего различить, но все же мне показалось, что вместе с
порывами ветра до меня доносятся вопли и невнятные пронзительные крики.
Продолжая всматриваться, я внезапно увидал вспышку огня, и мгновенно вся
бухта и берег озарились зловещим голубым светом. Это был цветной
сигнальный огонь, зажженный на борту корабля. Корабль лежал на боку
посредине зазубренного рифа под таким углом, что я мог видеть всю настилку
его палубы. Это была большая двухмачтовая шхуна иностранной оснастки, и
находилась она примерно ярдах в двухстах от берега. При мертвенно голубом
огне, шипевшем и мигавшем на самой высокой части бака, были отчетливо
видны реи и развеваемые ветром ванты. С моря, из глубокой темноты, на
гибнущее судно беспрерывно и неустанно катились длинные черные волны, на
гребнях которых кое-где зловеще белела пена. Попадая в широкий круг,
образованный светом сигнального огня, каждая волна, казалось, набирала
сил, увеличивалась в объеме и еще стремительнее мчалась дальше, чтобы в
следующее мгновение с грохотом и ревом обрушиться на свою жертву.
Я отчетливо видел человек десять или двенадцать обезумевших матросов,
цеплявшихся за ванты с наветренной стороны. Как только при свете огня,