"Вячеслав Леонидович Кондратьев. Привет с фронта " - читать интересную книгу автора

В этот же вечер я настрочила большущее письмо. И было в нем уже
искреннее беспокойство его молчанием, но было и много глупостей. Письма я
писала всегда с ходу, не очень-то задумываясь. Слова вылетали из меня, как
воздух из проткнутого иголкой воздушного шарика, а обыкновенные события
окрашивались в разнообразные тона, смотря по настроению, - либо в
юмористические, либо в трагические. Так, почему-то довольно комический
случай, происшедший недавно, в письме к Ведерникову превратился в "огромную
неприятность", которую мне пришлось испытать.
А случилось вот что. Однажды в ночное дежурство, чтоб разогнать сон, я
вышла в наш холл и перед большим трюмо начала разучивать па какого-то
бального танца. Делала я это самозабвенно, напевая мотив и воображая, что я
кружусь в танце с кем-то... Нет, это был не Юра Ведерников, не Артур, а
кто-то необыкновенный, которого я пока не знала, но который обязательно
войдет в мою жизнь, и, разумеется, навсегда... Выражение моего лица в тот
момент можно себе представить. И вот в самую потрясающую минуту, когда мы
окончили танец и я царственно-небрежным движением протягивала ему свою руку,
которую он должен был поцеловать, раздался саркастический смех...
У меня упало сердце, кровь бросилась в лицо, я обернулась, и - о
господи! - напротив меня стояла наша старшая сестра и, держась за живот,
хохотала. Но так как смеяться весело, добродушно она не умела, то смех ее
был противный, скрипучий, а глаза злые.
- О, Нинка в своем репертуаре! Какого принца ты воображала? - спросила
она, перестав смеяться, но кривясь в уничтожающей ухмылке.
В первый раз в жизни я не нашлась, что ответить этой двадцатисемилетней
старой деве, которая сама уже не способна ни на какие чувства, и, выскочив
из холла, понеслась по коридору, но как только я набрала хорошую
спринтерскую скорость, так с ходу шмякнулась во что-то мягкое, пружинистое,
которое отбросило меня назад... Я подняла глаза, и, о ужас, передо мной
стоял, пошатываясь, наш главврач, в живот которого я и угодила. Я метнулась
в сторону и, обойдя его справа, рванула вперед.
На другой день, конечно, весь госпиталь знал о происшествии, и, завидев
меня, все встречные и поперечные давились смехом. А так как мое хорошо
развитое чувство юмора не всегда распространялось на мою собственную персону
и часто покидало меня в такие моменты, то я страшно переживала.
Но прошло несколько дней, и я оправилась от конфуза и уже не обращала
внимания на усмешки и довольно едкие подковырки нашей старшей, тем более что
мне все же удалось изловчиться и сделать блестящий, почти смертельный выпад,
правда, не очень красивый, но "на войне как на войне".
Странно, вообще-то я почти всем нравлюсь. Я весела, общительна,
обаятельна (чего скромничать!), но есть какая-то категория особ женского
пола, которые меня органически не выносят. Наша Алка (старшая сестра) как
раз к ней и относится.
Прошла еще неделя, а писем от Ведерникова все не было... Я не на шутку
волновалась, а так как все мои переживания отпечатывались на моей физиономии
один к одному, то мне стали выражать сочувствие и мои подружки и ранбольные.
Не один раз заходил и Артур в наше отделение, справляясь, не получила
ли я письма. Я отвечала печальным голосом, что все еще нет, и в моих глазах
стояла "вельтшмерц". Он покачивал, по своему обыкновению, головой и
успокаивал меня всевозможными предположениями, которые могли служить
причинами молчания Ведерникова.