"Вячеслав Леонидович Кондратьев. Привет с фронта " - читать интересную книгу автора

дотронулся до Вашей руки и хотел было взять ее и поднести к своим губам,
но... кто-то спускался по лестнице... До сих пор не могу простить себе свою
робость. Сейчас бы я вспоминал об этом..."

Бог ты мой, подумала я, читая это письмо, нашел тоже удовольствие -
руку целовать! Но все же я посмотрела на свою не очень-то ухоженную руку и
даже поднесла ее к губам - рука пахла лекарствами! Я поморщилась. Вот и
вспоминал бы запах карболки! Глупость какая! Но после второго письма я стала
задумчива.
Очередная моя любовь уже выздоравливала, начала подниматься с постели,
гремя костылями, уже не прочь была заигрывать с другими сестричками,
довольно плоско остря, а я смотрела и думала: господи, ну что же я в нем
нашла? Парень как парень. Не очень-то интеллигентный, не очень-то умный и к
тому же стал просить дополнительные порции в обед, хныча: "Ниночка, принеси
добавку". А когда он вдруг попытался меня облапить, то все! Моя любовь
окончательно рухнула!
Но так как я просто не могла жить без состояния возвышенной и
необыкновенной влюбленности, то жизнь моя сразу потускнела, краски ее
пожухли, стало скучно и неинтересно. Поэтому второе письмо Ведерникова
пришлось в самую пору, и я начала фантазировать. И то, что я почти его не
помнила, стало казаться мне даже забавным - я могла выдумывать его, каким
хотела. И в своем ответе написала, чтоб он никаких фотографий мне не
присылал, что так даже интересней, а насчет поцелуя руки сострила, что очень
хорошо, что он оробел, иначе его преследовал бы все время запах карболки...
"...Да, Вы правы, фотографию лучше не присылать. Я снимался год
назад, и у меня на ней очень детская физиономия. Теперь я, конечно, не
такой. На фронте мужаем мы быстро.
У нас пока тихо. Конечно, постреливают наши и немецкие снайпера,
два раза на дню накрывают нас фрицы минометным огнем, но у нас хорошие
укрытия и потерь почти нет. Сейчас в очень голубом небе ноет "рама", или
"костыль", так мы называем немецкий разведывательный самолет. Ноет,
высматривает... Возможно, после него прилетят бомбардировщики, но мы не
боимся, так как у нас окопы в полный профиль.
Сегодня очень жарко. Ребята сняли гимнастерки и загорают, но мне,
как командиру, неудобно, и я парюсь в полной форме.
Вы спрашиваете в письме откуда я? Я жил на Урале, в Свердловске,
там окончил десятилетку, оттуда и пошел в армию. Но я часто бывал в Москве,
и мы с мамой за несколько дней обходили все московские театры.
Нина, я очень счастлив, что у нас наладилась переписка. Она мне
очень дорога и очень нужна. Я же совершенно Вас не знал и в письмах увидел
Вас немного другой, чем Вы мне казались. Гораздо сложней. Мне кажется, что у
Вас в жизни было что-то... Может, такое, чего я не желал бы. Правда ли это?
Или мне показалось?.."

Читая последние строчки, я даже потерла руки от удовольствия. Мне же
смертельно хотелось быть старше и чтоб у меня что-нибудь было... Мне даже
хотелось иметь несколько морщинок у глаз, и я часто, но безуспешно
выискивала их, торча у зеркала. Увы, мое лицо было как у беби - круглое,
румяное, безмятежное и, боюсь, глуповатое. "Кругла, красна, как эта глупая
луна..." Это про меня! Но зато в письмах я могла напустить туману, намекнуть