"Уильям Конгрив. Любовь за любовь (Комедия)" - читать интересную книгу автора

свидетельство - этак строчки в три, не больше - в коем бы сообщалось
заинтересованным лицам, что "податель сего, Джереми Фетч, семь лет служил
верой и правдой эсквайру Валентину Ледженду и ныне увольняется не за
какую-нибудь провинность, а по доброй воле и единственно из желания избавить
барина от всякой заботы о себе...".
Валентин. Ну нет! Ты будешь жить со мной.
Джереми. Невозможно, сэр. Предложи вы мне умереть с вами, сдохнуть с
голоду, быть освистанным - это дело другое. А жить на пьесу - тут и трех
дней не протянешь! Это так же верно, как то, что меня после смерти не
причтут к сонму муз.
Валентин. А ты остряк, приятель! Мне понадобится твоя помощь. Я научу
тебя сочинять куплеты и концовки действий. Слушай, подыщи себе компанию
девиц, с которыми ты будешь по вечерам играть в рифмы, чтобы понабить руку в
стихоплетстве. Чего доброго, ты бы прославился анонимными песенками или
памфлетами, вроде тех, какие пишут в кофейнях.
Джереми. Уж не думаете ли вы примириться таким способом с батюшкой,
сэр? Нет, сэр Сэмпсон человек крутой! Вернись только с моря ваш младший
братец, так отец и вовсе на вас не взглянет. Плохи ваши дела, сэр. Конец
вам. А пойдете в поэты - и вовсе останетесь без друзей. И все это проклятая
кофейня Уилла - скольких молодых людей сгубила, куда там лотерея в
Ройал-Оук! {12} Хозяин этой кофейни давно бы стал олдерменом, кабы
перебрался в Сити, хоть там посетителей было б поменьше. Что до меня, так я
раза в два больше съем в кофейне, чем на скачках: воздух Бэнстед-Даунз {13}
- ничто по сравнению с ароматом кофе. А все же, как вспомню про кофейню, так
и чудится мне - ходит по ней Голод-повелитель в обличье престарелого
рассыльного, уставшего сводничать, разносить любовные записочки и стишки, за
что ему платят не деньгами, как другим рассыльным, а остротами. Еще он
представляется мне изможденным носильщиком портшеза. Бедняга вдвое похудел
против прежнего, а все таскает в кредит поэта, которому еще жди когда
улыбнется фортуна. Долгонько тут до расплаты: она, как возмездие за грехи, -
то ли в час кончины придет, то ли в день свадьбы.
Валентин. Браво, продолжай!
Джереми. А порою голод является мне в образе тощего шельмы
книгопродавца, который глядит таким несчастным, точно сам написал все эти
книги или задумал стать сочинителем и довести своих собратьев до столь же
плачевного состояния. Или, наконец, потаскухой со стихами в руках, которая
из тщеславия предпочла их наличным, хотя юбка на ней вся в дырах и она почти
так же гола, как муза. А может, она просто несет свое исподнее на бумажную
фабрику, где его превратят в книги, наставляющие девственниц отдавать
предпочтение не поэзии, а здравому смыслу. Или она довольствовалась любовью
какого-нибудь нищего острослова, вместо того чтоб искать богатого дурака.

Входит Скэндл.

Скэндл. О чем тут витийствует Джереми?
Валентин. Громит острословов со всем доступным ему остроумием.
Скэндл. Ужели? Тогда, боюсь, он сам острослов, ведь острословы всегда
стараются себе на погибель.
Джереми. Вот и я про то хозяину толкую. Прошу вас, мистер Скэндл,
пожалуйста, отговорите его, если можете, идти в поэты.