"Анатолий Фёдорович Кони. Пирогов и школа жизни " - читать интересную книгу автора

щадя усилий, а иногда и материальных жертв, умела, по выражению одного из
современников, "подвязывать им крылья", когда у последних не хватало сил
развернуться во всю ширь или когда они бессильно опускались в минуты
невольного отчаяния.
Слух о том, как Чернышев "приструнил" Пирогова, пошел по Петербургу,
злорадно разносимый недругами "проворного резаки". Дошел он и до Елены
Павловны, которая не знала Пирогова лично. Она поручила своей ближайшей
помощнице в деле распространения вокруг себя света и тепла, баронессе
Раден пригласить его к себе и с молчаливым красноречием нежного участия
протянула ему руки. Пирогов, по словам Раден, был снова доведен до слез,
но эти слезы уже не жгли его, а облегчали. "Великая княгиня возвратила мне
бодрость духа, - писал он впоследствии, - она совершенно успокоила меня и
выразила своей любознательностью уважение к знанию, входила в подробности
моих занятий на Кавказе, интересовалась результатами анестизаций на поле
сражения. Ее обращение со мною заставило меня устыдиться моей минутной
слабою сти и посмотреть на бестактность моего начальства как на
своевольную грубость лакеев" Чрез несколько лет Елене Павловне пришлось
явиться уже не утешительницею, а вдохновительницею и сотрудницею Пирогова
в одном из благороднейших начинаний прошлого столетия. В 1854 году над
Россией разразилась травматическая эпидемия, как называл Пирогов войну. На
юге, в Севастополе происходил почти непрерывный, тяжелый и кровавый бой
между явившимися на поле битвы в всеоружии новейших военных
усовершенствований англо-турецко-сардинско-французскою армией и флотом - и
русским солдатом, проявлявшим, по словам Л. Н. Толстого, "молчаливое,
бессознательное величие; твердость духа и стыдливость пред собственным
достоинством" Туда, в эту citta dolente (cкорбную обитель - итал.),
стремился Пирогов, прося о разрешении отправиться, - но прошение его
тонуло в разных канцелярских болотах почти четыре месяца, оставаясь без
ответа. Он потерял терпение и решился написать великой княгине Елене
Павловне, и она немедленно пригласила его к себе. "Она мне тотчас
объявила, - писал он баронессе Раден, - что взяла на свою ответственность
разрешение моей просьбы - и тут же объяснила свой гигантский план основать
организованную женскую помощь больным и раненым на поле битвы, предложив
мне самому избрать медицинский персонал и взять управление всего дела.
Никогда не видал я великую княгиню в таком тревожном состоянии духа, как в
этот день, в эту памятную для меня аудиенцию. Со слезами на глазах и с
разгоревшимся лицом она несколько раз вскакивала со своего места, как
будто бессознательно прохаживалась большими шагами по комнате и говорила
громким голосом; "И зачем вы ранее не обратились ко мне, давно бы ваше
желание было исполнено, и мой план тогда тоже давно бы состоялся... Как
можно скорее приготовьтесь к отъезду... времени терять не следует... на
днях, быть может, опять произойдет большая битва. Прощайте... или нет...
подождите... я еще что-то хочу вам сказать насчет организации моей
общины... или нет, зайдите-ка лучше ко мне завтра в этот же час. До
свидания!" Я вышел, запутался в комнатах и после некоторого странствования
очутился опять у двери аудиенционной комнаты и увидел великую княгиню. Она
стояла в глубоких думах или начинала с волнением прохаживаться по комнате.
К вечеру того же дня она известила меня, что просьба моя принята, а на
другой день я с большим вниманием выслушал от нее, как она желала устроить
женскую службу - перевязочными пунктами и подвижными лазаретами" Идея