"Анатолий Федорович Кони. Игуменья Митрофания (Из записок и воспоминаний судебного деятеля) " - читать интересную книгу автора

ее появление, конечно, возбуждало бы усиленное и жадное внимание
толпящейся в обширной приемной публики. Поэтому и мне, как наблюдавшему за
следствием, приходилось не раз бывать у Митрофании в гостинице "Москва" и
иметь с нею разговоры, причем я мог убедиться в уме и известного рода
доброте этой, во всяком случае, выдающейся женщины. Если игуменья
Митрофания, перед разбирательством ее дела в московском суде, была
подвергнута некоторому бойкоту со стороны видных уголовных защитников и
только один из них - присяжный поверенный Самуил Соломонович Шайкевич -
нашел в себе мужество не отказать ей в своей трудной и искренней помощи,
то в добровольцах при следствии, думавших пристегнуть свое безвестное имя
к громкому процессу, недостатка не было. Однажды мне пришлось быть
свидетелем оригинальной сцены. Следователь Русинов, окончив дополнительный
допрос Митрофании, собирался уходить от нее, когда ей заявили, что
присяжный поверенный, фамилии которого я до того не слышал, желает с нею
объясниться. Так как посторонние не допускались к ней иначе, как в
присутствии прокурорского надзора, то она просила нас остаться и дать ей
возможность переговорить с этим господином. Вошел юркий человечек "с
беспокойною ласковостью взгляда" и, к великому удивлению Митрофании,
подошел к ней под благословение. "Что вы, мой батюшка?! - воскликнула она.
- Я ведь не архиерей!
Что вам угодно?" - "Я желал бы говорить с вами наедине", - смущенно
сказал вошедший. "Я вас не знаю, - отвечала она, - какие же между нами
секреты? Потрудитесь говорить прямо". - "Меня послали к вам ваши друзья:
они принимают в вас большое участие и жаждут вашего оправдания судом, а
потому упросили меня предложить вам свои услуги по защите, которую я
надеюсь провести с полным успехом". - "Надеетесь? - сказала Митрофания
ироническим тоном. - Да ведь вы моего дела, батюшка, не знаете!" -
"Помилуйте, я уверен, что вы совершенно невиновны, что здесь судебная
ошибка". - "А как же вы думаете меня защищать и что скажете суду?" - "Ну,
это уж дело мое", - снисходительно улыбаясь, ответил адвокат. "Дело-то
ваше, - сказала Митрофания, - но оно немножко интересно для меня. Я ведь
буду судиться, а не кто другой!" - "Ах, боже мой! - заметил адвокат,
переходя из слащавого в высокомерный тон. - Ну, разберу улики и
доказательства и их опровергну". - "Да вот видите ли, батюшка, ведь уж
если меня предадут суду, буде господь это попустит, так, значит, улики
будут веские: их, пожалуй, и опровергнуть будет нелегко. Дело мое важное,
вероятно, сам прокурор пойдет обвинять. А вы, чай, слышали, что здешний
прокурор, как говорят, человек сильной речи и противник опасный". -
"Мм-да!" - снисходительно ответил адвокат, очевидно, не зная меня в лицо.
"Нет, мой батюшка, - сказала Митрофания, выпрямляясь, и некрасивое лицо ее
приняло строгое и вместе с тем восторженное выражение, - не опровергать
прокурора, а понять меня надо, вникнуть в мою душу, в мои стремления и
цели, усвоить себе мои чувства и вознести меня на высоту, которую я
заслуживаю вместо преследования..." По лицу ее пробежала судорога, и
большие глаза наполнились слезами, но она тотчас овладела собой и, вдруг
переменив тон, сказала с явною насмешкою: "Так вы это, батюшка, сумеете
ли? Да и позвольте вас спросить, кто эти мои друзья, которые вас
прислали?" - "Мм... они желают остаться неизвестными", - ответил смущенный
адвокат.
"Вот и видно, что друзья! Даже не хотят дать мне радость узнать, что