"Анатолий Федорович Кони. Игуменья Митрофания (Из записок и воспоминаний судебного деятеля) " - читать интересную книгу автора

двумя упомянутыми выше делами, число свидетелей по которым, проживающих в
Москве, значительно превышало число свидетелей по делу Лебедева.
В Москве следствие велось с большой энергией, причем у Митрофании,
однако, явился сильный заступник в лице московского митрополита
Иннокентия. Нельзя, впрочем, сказать, чтобы это заступничество, истекавшее
из искреннего убеждения московского иерарха в невиновности Митрофании,
было особенно умелым. Так, командированный им в качестве депутата
духовного ведомства архимандрит московского Спасо-Андрониева монастыря в
жалобах Петербургскому и Московскому окружным судам доказывал, вопреки
закону, что следствия в Петербурге и Москве начаты совершенно неправильно,
оскорбительны для звания игуменьи и производятся крайне пристрастно. Кроме
того, в заявлениях, поданных им, он поведал, что самое учреждение
прокурорского надзора есть учреждение не христианское, так как в духе
христианской религии все прощать, а не преследовать, прочие же государства
в этом отношении примером нам служить не могут, ибо, например, Англия -
государство не христианское. По мнению его, о месте, которое заняли в
общем мнении новые судебные учреждения, можно судить по тому, что, когда
он, архимандрит Модест, желая посмотреть новый суд, просил на это
разрешения своего высшего духовного начальства, то позволения не получил,
"ибо скорее можно разрешить монашествующему посещение театров, чем новых
судов, в коих слишком много соблазна". Он находил также, что экспертиза
векселей Лебедева, произведенная в Петербурге, является незаконной, потому
что была предпринята 25 марта, т. е. в день благовещения, который "вовсе
не есть день, а великий праздник, когда никаких действий производить
нельзя".
Подлежавшая, по постановлению московского следователя, содержанию под
стражей Митрофания была перевезена в Москву, где, если верить ее, вероятно
преувеличенному, заявлению на суде, ни сану, ни полу, ни возрасту ее не
было оказано уважения и законного снисхождения.
Она неоднократно, во время производства дела в суде, жаловалась на
тяжелое и крайне стеснительное для больной женщины содержание "в
кордегардии под надзором мушкетеров". Еще находясь в Петербурге,
оставленная всеми, кто не был заинтересован лично в ее оправдании, как
спасении от своей собственной ответственности, она смутно предчувствовала
новые грозящие ей обвинения в многодневном судебном заседании: и отказ
лучших сил адвокатуры от ее защиты, и жестокое любопытство публики, и
травля со стороны мелкой прессы, и коварные вопросы на суде, имевшие целью
заставить ее проговориться и самой дать против себя оружие. Она не могла
не понимать, что в ее лице будут подвергнуты суровому и красноречивому
осуждению темные стороны монашеского смирения и фарисейская окраска
официальной благотворительности - одним словом, все то, что вызвало
впоследствии страстную отповедь одного из самых даровитых русских
адвокатов Ф. Н. Плевако, воскликнувшего в конце первой своей речи: "Выше,
выше стройте стены вверенных вам общин, чтобы миру не видно было дел,
творимых вами под покровом рясы и обители!"
Все это, вместе взятое, в связи с изнурительным опуханием ног,
отражалось на нравственном состоянии Митрофании во время нахождения ее в
Петербурге и побуждало следователя Русинова - человека, который умел
соединять с энергической деятельностью сердечную доброту, - по возможности
избегать вызовов обвиняемой в камеры судебных следователей Петербурга, где