"Анатолий Федорович Кони. Николай II (Статьи о государственых деятелях) " - читать интересную книгу автора

на устройство кирпичного завода для обучения в трехдневный срок высылаемых
из Петербурга бродяг и хулиганов (так называемых Спиридонов-Поворотов),
Александра Федоровна, несмотря на молчаливое согласие всех, примкнула к
моему отрицательному мнению и положила предел этой скверной затее.
Наконец, она искренно возмутилась, когда после доклада о наградах,
полученных разными домами трудолюбия в Петербурге от Комитета
Всероссийской промышленной выставки, ей пришлось выслушать положенный мною
отчет ревизионной комиссии этого же Комитета, из которого оказалось, что
награды выданы за предметы, купленные со стороны или сделанные
посторонними мастерами. Указание мое на повторение путешествия Екатерины
Великой по Днепру с декоративными селениями вызвало с ее стороны
требование, чтобы правлениям этих домов был сделан выговор, и о том было
напечатано в "Правительственном вестнике". Наконец, она сделала крупное
пожертвование для учреждения премии за лучшие сочинения и исследования по
вопросам трудовой помощи. В каком трудном положении ей приходилось быть,
показывает сделанная мною запись о заседании по ходатайству Виленского
еврейского общества об учреждении дома трудолюбия, прилагаемая мною к этой
тетради (см. в главе VII воспоминаний о крушении) [Эта запись в тексте
статьи отсутствует (см. т. 1. Собр. соч.
А. Ф. Кони).].
Нельзя сказать, чтобы внешнее впечатление, производимое ею, было
благоприятно. Несмотря на ее чудные волосы, тяжелой короной лежавшие на ее
голове, и большие темносиние глаза под длинными ресницами, в ее наружности
было что-то холодное и даже отталкивающее. Горделивая поза сменялась
неловким подгибанием ног, похожим на книксен при приветствии или прощанье.
Лицо при разговоре или усталости покрывалось красными пятнами, руки были
мясисты и красны.
Но если мои личные воспоминания о ней, относящиеся к периоду с 1898 до
1904 года, в общем и благоприятны, то я не могу того же сказать о ее
деятельности в делах общегосударственных. Уже в конце 90-х годов я слышал
от Е. А. Нарышкиной рассказы о ее различных fails et jestes [проделках,
поступках (фр.)], направленных к укреплению в муже идеи, что он как
самодержавец имеет право на все, ничем и никем не стесняемый. Это
настроение, по-видимому, усилилось с рождением наследника престола, и
когда она пришла, бестактно залитая брильянтами, в тронную залу на
объявление нашей куцой конституции, кислое выражение ее по обычаю
опущенных углов рта на бледном лице не обещало ничего хорошего, и
действительно, затем началось постепенное воздействие на личные
назначения, дошедшее до следования указаниям Распутина. Слепо доверявшаяся
деланным телеграммам, заказанным "Союзом русского народа" и таким
проходимцем, как Протопопов, и видя в них непреложное доказательство
народной любви, она презрительно и высокомерно относилась к просвещенной
части русского общества, к Государственной думе и даже к членам своей
фамилии, пытавшимся указать ей на надвигавшуюся опасность, не
останавливаясь даже перед мстительными жалобами, как, например, против
княгини Васильчиковой, высланной затем из Петербурга. Я не имею основания
думать, чтобы суеверная, полурелигиозная и полуполовая экзальтация,
вызвавшая у нее почти обоготворение Распутина, имела характер связи. Быть
может, негодяй влиял на ее материнское чувство к сыну разными
предсказаниями и гипнотическим воздействием, которое попадало на