"Константин Коничев. Земляк Ломоносова (повесть о Федоре Шубине) " - читать интересную книгу автора

гранильщики. Вологодские землекопы размещались в подземных лачугах по
соседству с растущим кладбищем, где каждый день хоронили десятки умерших от
цинги. Здесь, в поселке строителей, на каждом шагу - нужда, болезни и голод,
а там - за дворцовой оградой - даже над дохлыми щенятами ставили мраморные с
позолотой памятники...
Старосты, подрядчики и целовальники жили на особицу, на окраине
Царского села. Они распоряжались работными людьми, как скотом. Из крепостных
деревень разных округов Российской державы пригоняли сюда гуртом безответных
тружеников строить и украшать покои для царицы и ее фаворитов...*
______________
* Фаворит - здесь: пользующийся благосклонностью царицы сановник, влияющий
на государственные дела.

В грустном раздумье шагал Федот по тропинке возле прямоезжей мощеной
дороги, ведущей к Петербургу. К сумеркам, усталый и полуголодный, он
добрался, наконец, до столицы.

Ломоносов гостеприимно встретил земляка. Неожиданный прекрасный подарок
Федота Шубного привел академика в восхищение. Михайло Васильевич взял из его
рук резной портрет, строго и внимательно оглядел со всех сторон, затем
бережно поставил на стол и молча восторженно схватил Шубного за плечи, стал
трясти его и целовать в обветренные щеки... Успокоившись, он вытер красным
платком влажные глаза и снова стал рассматривать портрет.
- Спасибо, молодой друг, спасибо! Вот удружил! И домик-то наш, и
елочка - все на месте! А ведь главное, ни словом не обмолвился, взял да
молчком и сделал. Вот это, действительно мудро! Так и впредь поступай - не
хвастай заранее, что намерен сделать, ибо не достигши хвалиться нечем, а
достигши - не за чем. Другим же хвалить, как мне к примеру, невозбранно...
Да ты почему такой запечаленный? Какая тоска грызет сердце твое?
И, узнав о письме от братьев Шубных из Денисовки, Ломоносов, небрежно
махнув рукой, стал его успокаивать:
- Не стоит голову клонить, - сказал он, - поморам не к лицу сгибаться
от дум. На пути твоем много будет препятствий - пугаться их не следует. У
тебя хорошая защита - талант. Это первое. А второе - попечитель Академии
Иван Иванович Шувалов - человек с головой. Я ему о тебе скажу, чтобы в обиде
ты не был. Мне в твои годы куда трудней было: за поповича себя выдавал,
гроши на прокорм уроками выколачивал. А насмешек-то сколько претерпел! Боже
ты мой! Помню, в Москве среди учеников выше меня ростом никого не было. Так
обо мне говорили: "Смотрите, какой болван, а латыни учится!" Хотел было
попом стать и ехать на приход, то-то бы глупость великую сотворил! Да, я
познал, наконец, счастье в науках, но ведь я знал и горе. Нужда не могла
меня согнуть. Злые люди, бездарные лиходеи и невежды да немцы проклятые и
посейчас мне пакостят. В тягость, говорят, нам Ломоносов. Однако, зная свою
справедливость и пользу, принесенную мною Российскому государству, я не
согнусь перед дураками и мерзавцами!
Слова Ломоносова оживили Федота. Он облегченно вздохнул и сказал:
- Одного боюсь, изловят меня, как беглого, и поминай как звали.
- В Академии не тронут, - заверил Михайло Васильевич. - Бояться тебе
нечего. И, как знать, пока от Денисовки до сената идут розыски, ты успеешь
состариться (не дай бог, умереть), таковы расторопные слуги в наших